Рабство по контракту

Он, конечно, знал, что поступил не по правилам, и могут быть неприятности, но почему-то ему было в высшей степени все равно. Что будет, то и будет.

Он спокойно, обстоятельно рассказал о происшествии (умолчал только о том, сколько было выпито за ужином в пансионате) и повесил трубку.

На удивление дело уладилось легко и просто. Уже через несколько дней менеджер из страховой компании позвонил ему и сообщил, что в самое ближайшее время он снова будет «на колесах».

— Экспертиза показала заводской брак в системе торможения. Редкая вещь, редчайшая, почти невозможная… Не буду вас утомлять техническими подробностями, могу сказать только одно — вам просто повезло! Очень…

Менеджер еще долго изливал свое красноречие, но Павел довольно сухо поблагодарил его и сразу отключился. Повезло, блин! На самом деле он так не думал.

Все праздничные дни Павел провел в странном состоянии. Никого видеть не хотелось, из дома выходить — тоже. Он даже телевизор почти не включал, даром что совсем недавно радовался новенькой плазменной панели, купленной за нехилые деньги. Теперь его раздражали и краски, и звуки, а чужое веселье, транслируемое на всю страну, казалось фальшивым и натужным. Даже странно было — и как другие этого не замечают?

Большую часть времени он банально проспал, но сон был тяжелый, не приносящий ни отдыха, ни сил. Даже не снилось ничего — просто проваливался куда-то в темноту и дрых, как бревно. Но если сонливость еще как-то можно было объяснить накопившейся за долгие месяцы усталостью, то странную привычку все время держать в руках черный камешек-сердечко, подобранный на месте аварии, Павел и сам не мог понять. Раньше он всегда с недоверием относился к талисманам (впрочем, к суеверным людям — тоже), считал всю «магическую» индустрию средством поживиться за счет тех, кого природа обделила разумом, и думал, что сам убежденный материалист. А вот поди ж ты… Видно, правду говорят — никогда не говори никогда!

Павел часами напролет всматривался в камень, изучил наперечет все прожилки и трещинки и все равно не мог оторвать взгляда. Хотелось все время держать его в руках, чувствовать его тяжесть, прикасаться к холодной, гладкой, словно отполированной поверхности… Даже сейчас время от времени опускал руку в карман, чтобы хоть кончиками пальцев дотронуться до него.

А остальное — только раздражало.

Он выходил на улицу, только когда в холодильнике заканчивались продукты, и то с крайней неохотой. Вид обывателей, нагруженных елками, подарками, бутылками шампанского и прочей новогодней атрибутикой, снующих по улицам с идиотски-счастливыми лицами, не вызывал ничего, кроме тупой, мутной злобы. Хотелось крикнуть: чему вы так радуетесь, придурки? Еще на один год ближе к смерти. Смена даты в календаре не сулит ничего, кроме повышения цен на транспорт, бензин, газ и воду, а люди почему-то счастливы, суетятся, поздравляют друг друга…

Телефон стал для него сущим проклятием, и Павел в который уже раз пожалел о том, что, поставив треклятую переадресацию, стал доступен всем знакомым. Думал было отключить эту медвежью услугу, но почему-то не получилось и пришлось скрепя сердце отвечать на звонки, хотя общаться ни с кем не хотелось.

Немногим друзьям и знакомым, которые вспомнили о нем в эти дни, он желал «счастья, здоровья, успехов в работе», но голос его звучал, как у робота. Павел и сам чувствовал это, но ничего поделать не мог. Девушку Свету с тоненьким писклявым голоском (он так и не вспомнил, кто она такая и откуда взялась), которая чересчур настойчиво напрашивалась прийти в гости, только что матом не послал. Даже когда мама позвонила из родного Ухтомска, чтобы поздравить с Новым годом, кажется, ответил не очень-то вежливо.

Можно было бы, конечно, просто выключить телефон, но Павел почему-то не делал этого. С одной стороны — в компании это не приветствуется, сотрудник всегда должен быть «на связи», хотя бы и в нерабочий день, а с другой… Некая часть его существа как будто ждала чего-то — жадно, нетерпеливо и безнадежно. Он и сам не знал, чего именно.

Павел даже обрадовался, когда праздники наконец-то кончились и снова наступили трудовые будни. Он надеялся, что теперь, когда все время снова будет заполнено работой, некогда станет думать о глупостях…

Оказалось, зря наделся.

Офис, совсем недавно казавшийся ему прекрасным, подобный сказочному дворцу, как-то поблек и утратил большую часть своего очарования. Привычка ли была тому виной — ведь невозможно обмирать от восторга, каждый день приходя на работу! — или серая ненастная погода, но теперь даже здание гляделось как-то нелепо и сиротливо на фоне разномастных московских строений, где на одной улице соседствуют и палаты семнадцатого века, и панельные убожества, и помпезный новодел. Словно мокрый облинявший фазан на птичьем дворе…