Рабы Парижа

Затем у него мелькнула мысль о том, что Диана восприняла его отказ жениться на ней как оскорбление, что она, может быть, захочет ему за это отомстить и потому ее следовало бы опасаться.

Но он тут же забыл об этом предостережении свыше. Прежние несчастья так ничему его и не научили.

…В тот же вечер он стал расспрашивать знакомых, не знают ли они, где живет мадам де Мюсидан.

Барон дю Сур, болтун и знаток светских новостей (за что имел прозвище «ходячая газета»), в ответ на вопрос Норберта громко расхохотался.

— Пять! — сказал он сквозь смех.

— Вы изволите смеяться надо мной? — сухо поинтересовался герцог, надеясь устроить дуэль и как следует отвести душу на этом жирном борове.

— Что вы! — важно ответил барон. — Я не мог вас оскорбить, потому что тут совершенно нечего стыдиться. Значит, дорогой де Шандос, и вы влюблены в божественную мадам де Мюсидан!

— А кто еще? — спросил Норберт.

— Я уже имел честь сообщить вам, что вы — пятый человек, спросивший у меня адрес мадам де Мюсидан.

— Назовите имена остальных!

— Дайте-ка припомнить…

— Скорее!

— Ого, как вы нетерпеливы!

— Не мучайте меня.

Барон внимательно посмотрел на де Шандоса.

— Вы непременно хотите знать всех ее жертв?

— Да.

— Ну, хорошо. Во-первых, де Мюсидан, который на ней женился и привез ее сюда, на погибель остальным господам из этого списка.

— Во-вторых?

— Де Сермез.

— Дальше!

— Де Клерин. Вы его знаете?

— Кто четвертый? — не отвечая, торопил Норберт.

— Жорж де Круазеноа. А пятый сейчас стоит передо мной. Четверо уже запряжены в ее карету. Спешите! Вас пристегнут впереди всей четверки!

Герцог с досадой отвернулся.

Это была обычная реакция собеседников на шуточки барона. Поэтому дю Сур, нисколько не обидевшись, тихонько улыбался, поглаживая усы и радуясь собственному остроумию.

Насмешка барона немного отрезвила де Шандоса. Он решил больше никого не расспрашивать, а вместо этого почаще выезжать на Елисейские поля.

Долго ждать не пришлось.

Диана каталась там каждый день.

Они встречались, перебрасывались несколькими словами и расставались.

Однажды Диана назначила герцогу свидание, здесь же, на Елисейских полях, в три часа. Она прикажет остановить свой экипаж около леса, как будто желая немного пройтись.

…Норберт пришел на два часа раньше.

Он стоял на аллее, сгорая от нетерпения.

Так же бывало и в Бевронском лесу: он всегда приходил раньше назначенного времени.

Но как все переменилось с тех пор!

Не Норберт ждет теперь Диану, а герцог де Шандос.

И к нему на свидание придет уже не мадемуазель де Совенбург, а мадам де Мюсидан.

Она — замужем.

Он — женат.

Теперь их разъединял не родительский каприз, а закон.

— Что мне закон? Мне, герцогу де Шандосу, родне королей? Почему бы нам с Дианой не наплевать на все эти дурацкие условности? Она покинет мужа, я — жену, и будем вместе! А куча оплаченных мною Доманов пусть доказывает, что я прав…

Норберт посмотрел на часы.

Три!

Дианы не было.

«А что, если она вообще не придет?»

Только он успел это подумать, как невдалеке остановился экипаж — и оттуда грациозно выпорхнула женщина.

Это была Диана.

Мадам де Мюсидан пересекла открытое пространство, подошла к лесу и вошла в узкую боковую аллею, где ждал Норберт.

Герцог де Шандос поклонился.

Виконтесса взяла его под руку и, ни слова не говоря, быстро повела в глубь леса.

Целую неделю шел дождь. Было очень грязно, но молодая женщина не обращала на это никакого внимания.

— Что с вами? — спросил де Шандос.

— Идемте скорей!

— Вы чего-то боитесь?

— Да, да. Нас могут увидеть.

— Нас видят каждый день на Елисейских полях, — сказал он.

— Но не наедине! — ответила мадам де Мюсидан, тревожно оглядываясь. — Я приняла все необходимые предосторожности. Но что, если за мной следят? Идемте же!

— Прежде вы ничего не боялись…

— Тогда я принадлежала самой себе. Теперь же должна оберегать честь своего мужа. И я никогда не запятнаю его имя!

— Значит, вы меня больше не любите?

Диана резко остановилась и холодно посмотрела на него.

— Вы, похоже, забыли о письме, в котором я предлагала вам бежать со мной? И о том, что вы на него ответили? А я очень хорошо это помню.

Норберт с мольбой прошептал:

— Простите! Сжальтесь надо мной! Вы не представляете, как много я выстрадал… Я был тогда ослеплен горем… И я никогда еще не любил вас так горячо!

На губах виконтессы промелькнула улыбка.

— Что я могу вам ответить? Пожалуй, только одно: вы слишком поздно мне это сказали. Я уже принадлежу другому.

— Диана!

Норберт хотел взять ее за руку, но она отступила на шаг и сказала:

— Не обращайтесь со мной так фамильярно, господин герцог. И не называйте меня по имени. Вы теперь не имеете на это никакого права. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать: вы должны забыть меня!

— Это невозможно.

— Но вы должны. Когда я в первый раз увидела вас на Елисейских полях, я от смущения забылась и махнула вам рукой. Не пользуйтесь моей минутной слабостью!

— Но вы тогда сказали, что мы навсегда останемся друзьями!

— Мы с вами отныне — чужие.

Норберт вспомнил слова «ходячей газеты», барона дю Сура, о четверке.

— Однако вы не так строги к господам де Сермез, де Круазеноа…