После обыска Клюев вместе с изъятыми у него рукописями был отвезен во внутреннюю тюрьму Лубянки. Следователь вцепился в своего подопечного мертвой хваткой и начал исправлять его биографию по-своему, уже с анкеты. Национальность? «Великоросс», — записывает поэт. «Русский», — исправляет Шиваров. Образование? «Грамотен». «Самоучка», — вписывает опер.
И это укрощение арестованного, судя по всему, не ограничивалось словами. На фотографии, сделанной на Лубянке и сохранившейся в деле, мы в последний раз видим лицо поэта — полное страдания и трагического величия, лицо с явными следами насилия — ссадинами и рубцами — свидетельство того, что к нему применялись так называемые «методы активного следствия».
Дело для Христофорыча было очевидным и даже почетным — спущено с самого верха. И он постарался, провернул его быстро, всего за месяц.
Прежде всего арестованному было предъявлено обвинение: «Принимая во внимание, что гражданин Клюев достаточно изобличен в том, что активно вел антисоветскую агитацию путем распространения своих контрреволюционных литературных произведений… Клюева привлечь в качестве обвиняемого по статье 58–10 Уголовного кодекса».
Вот так — арестованный достаточно изобличен еще до начала следствия!
15 февраля состоялся решающий допрос. Оформляя протокол, следователь, конечно, направлял его по-своему и расставлял акценты как ему нужно. Вряд ли, например, Клюев мог назвать свои взгляды «реакционными». И все же документ получился правдивый. Шиварову не пришлось особенно стараться в редактировании ответов подследственного, тот и не скрывал своего отношения к советской власти, не отрекался от своих стихов.