Рабы свободы: Документальные повести

«Неожиданно выгнали всех из открытых камер кремля на генеральную проверку. На проверке зачитали огромный список — несколько сот фамилий — отправляемых в этап. Срок подготовки — два часа. Сбор на этой же площади. Началась ужасная суета. Одни бежали укладывать вещи, другие — прощаться со знакомыми. Через два часа большая часть этапируемых уже стояла с вещами. В это время из изолятора вышли колонны заключенных с чемоданами и рюкзаками, которые направлялись не к Никольским воротам, где была проходная, а к Святым воротам, которые выходили на берег бухты Благополучия. Я подбежал к краю „царской“ дороги еще до приближения колонн и видел всех проходящих мимо, ряд за рядом, по четыре человека в ряду. На всех было одно общее выражение — собранность и настороженность…

Увидели меня. Кивают головами, а руки заняты чемоданами. И мимо, мимо идут ряды…»

Никто из них не знал, что эта дорога — на расстрел, отправляли как бы в другие лагеря, чтобы до последней минуты они не догадались, что их ждет.

Вслед за этим этапом — 1116 человек — так же отправляли через месяц и второй этап. Расстрельная директива для Соловецкой тюрьмы была уже выполнена, так что еще 509 человек обрекли на смерть уже «в порядке перевыполнения плана». Среди них был и отец Павел Флоренский.

И вот узкая полоска бумаги, согнутая пополам. На одной стороне напечатано: «Флоренский Павел Александрович», на другой: «Флоренского Павла Александровича — расстрелять». И жирная красная галочка. Это выписка из протокола заседания Особой тройки Ленинградского управления НКВД от 25 ноября 1937 года, подписанная лейтенантом ГБ Сорокиным.

Итак, 2–3 декабря второй соловецкий этап переправили на баржах на материк — зима была необычайно теплой, навигация затянулась. В Кеми заключенных сверили, рассортировали, погрузили в столыпинские вагоны и отправили дальше, на Ленинград. 7 декабря начальник Управления НКВД Ленинградской области Заковский[103] подписал предписание на расстрел этапа.

Самый последний документ соловецкой папки был схоронен в особом желтом конверте и скреплен круглой печатью:

АКТ

Приговор тройки УНКВД Ленинградской области в отношении осужденного к высшей мере наказания Флоренского Павла Александровича приведен в исполнение 8 декабря 1937 г., в чем составлен настоящий акт.

Комендант УНКВД Ленинградской обл., ст. лейтенант ГБ А. Поликарпов[104]

В письме с Соловков Флоренский писал: «Удел величия — страдание, страдание от внешнего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так было, так есть и так будет. Почему это так — вполне ясно, это отставание по фазе: общества от величия и себя самого от собственного величия… Ясно, свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее… За свой же дар, величие приходится расплачиваться кровью».

Что такое величие? Не знаю. Знаю лишь то, что оно есть. Есть и святость, хоть она и невидима — как невидим нимб над головой отца Павла Флоренского.

Песня Гамаюна НИКОЛАЙ КЛЮЕВ

Советский Аввакум

Сдан заживо в архив

Песнь о Великой Матери

Тотальная стерилизация мозгов и душ еще никогда и нигде не проводилась столь успешно, как у нас: народ остался без своих лучших певцов и пророков. И это особое внимание сталинской власти к творческой интеллигенции, к литературе понятно: верховному палачу и его подручным важно было лишить общество самосознания. Безжалостно вылавливая и истребляя писателей, карательная система посягала и на их творчество — само Слово оказалось за решеткой!

Арестованное Слово во многом для нас уже навсегда потеряно — превращено в пепел и дым. И литературные сокровища — рукописи, которые удалось обнаружить на Лубянке и вызволить оттуда, уцелели чудом.

Были и в то время, когда, кажется, весь мир оглох от коммунистического марша — «Нам нет преград ни в море, ни на суше!», одинокие мудрецы и провидцы, которые подавали голос протеста против тирании, взывали к разуму и совести и предрекали страшную расплату за геноцид против собственного народа, попавшего в положение туземцев, колонизированных огнем и мечом.

Рукописи эти — одновременно и художественные произведения, и документы трагической эпохи. Читая их, ловишь себя на мысли: Бог ты мой, чего мы были лишены! И как все-таки богаты! Нас убивают, травят, рубят на корню, а мы вопреки всему еще удивляем мир духовными взлетами.

Советский Аввакум

А перед этим был звонок из КГБ:

— Приезжайте! Поздравляем вас, там есть стихи…