Рабы свободы: Документальные повести

Эти гусли — глубь Онега,
Плеск волны палеостровской,
В час, как лунная телега
С грузом жемчуга и воска
Проезжает зыбью лоской,
И томит лесная нега
Ель с карельскою березкой.
Эти притчи — в день Купалы
Звон на Кижах многоглавых,
Где в горящих покрывалах,
В заревых и рыбьих славах
Плещут ангелы крылами.
Эти тайны парусами
Убаюкивал шелоник,
В келье кожаный Часовник,
Как совят в дупле смолистом,
Их кормил душистой взяткой
От берестяной лампадки
Перед Образом Пречистым[120]

…

Эти вещие гусли, эти притчи, эти тайны были заживо замурованы в застенках Лубянки, полвека не могли пробиться к читателю. Приведенные только что строки — пролог большой поэмы, погребенной в ворохе арестованных рукописей. «Песнь о Великой Матери» — об этой поэме давно ходили слухи и легенды. Современники Клюева вспоминали, как читал поэт отрывки из нее, вписывал в альбомы знакомым, как и в самых ужасных условиях ссылки продолжал работу над ней.

Обложка следственного дела Н. А. Клюева

1937

Боль поэта за свои рукописи, исчезнувшие в жадной пасти Лубянки, — сродни душевной муке, которую испытывали народные ведуны и сказители, когда уходили из жизни, не передав никому свое сокровенное знание, оборвав нить вековечной премудрости.

«Пронзает мое сердце судьба моей поэмы „Песнь о Великой Матери“, — писал Клюев из ссылки. — Создавал я ее шесть лет. Сбирал по зернышку русские тайны… Нестерпимо жалко…»

Почти мистическая судьба была уготована лучшему произведению Клюева. Отечественные чекисты и немецкие фашисты вставали на пути многострадальной поэмы, стремясь уничтожить ее. Какие-то фрагменты «Песни» хранились в доме литературного критика Иванова-Разумника[121] в городе Пушкине (Царское Село). Но Иванов-Разумник был отправлен в ссылку, а архив его погиб во время войны, при фашистском нашествии. Еще одну часть поэмы берег другой знакомый Клюева — писатель Николай Архипов[122], в то время хранитель Петергофского Дворца-музея, — тот спрятал рукопись в тайнике на высокой кафельной печи в дворцовой зале. Но и это не спасло. Арестовали и Архипова, а Петергофский дворец разрушила война.

Поэма была потеряна. Казалось, навсегда.

И все же она воскресла, чудесная, как Китеж-град[123], поднявшийся со дна Светлояра. Теперь ее, вызволенную из лубянских архивов, будет «хранить вечно» народная память.

Исключительные художественные достоинства поэмы, масштаб и значительность, редкостная судьба таковы, что невольно приходит на ум сравнение со вторым рождением другого памятника нашей словесности — «Слова о полку Игореве» (XII в.). «Песнь» так же величаво всплывает из хляби времен, из забвения, и как «Слово» было спасено от татарского ига, так теперь «Песнь» — от ига бесчеловечной, безбожной власти.

Поэма огромна — в найденной рукописи около четырех тысяч строк. Обозначены годы, когда создавалась поэма, — 1930–1931-й, дан и вариант названия — «Последняя Русь».

Поэма Н. А. Клюева «Песнь о Великой Матери» (автограф)

Приложение к следственному делу. 1934

Прообраз главной героини «Песни» — мать поэта Прасковья Дмитриевна. Плачея и сказительница, «златая отрасль Аввакума», она научила поэта грамоте и тайнам слова, укрепила в вере, древней вере предков — старообрядцев. Тут будет кстати напомнить суждение писателя Андрея Платонова о старообрядчестве — этом, еще не разгаданном, скорее загаданном нам явлении: «Старообрядчество — это серьезно, это всемирное принципиальное движение; причем — из него неизвестно что могло бы еще выйти, а из прогресса известно что…»

Ей — матери — поэт отдал весь жар сердца, посвятил лучшие стихи. И Параша «Песни» несомненно войдет в ряд прекрасных образов русских женщин, известных в истории и литературе. Не надо, однако, искать в поэме точные соответствия действительности, это не сколок с нее, а поэтическое преображение, не биография, а житие. И Великая Мать у Клюева, конечно, не только его физическая и духовная родительница, но и вся родина — Россия, и Мать Сыра Земля, и Богородица — всеобщее космическое животворящее начало, Душа Мира.