Рабы свободы: Документальные повести

Такое разумение очень органично для русской духовности, мы найдем ему соответствие у наших философов Владимира Соловьева, Николая Федорова, Павла Флоренского, Сергея Булгакова, а еще более — в сокровенной, «поддонной» философии самого народа, которая и до сего времени для нас — тайна, и уже не столько по вине властей или КГБ — по нашему собственному неразумению и малости, из-за нехватки внутренней свободы, духовного простора. В этом смысле поэма Николая Клюева может стать могучим стимулом для нашего самосознания, только еще выбирающегося из большевистского затмения. Есть у России своя идея, своя мечта, вместе со всем человечеством, но свой путь во времени. Ищите — и обрящете.

Сложена поэма из трех частей, или, как назвал их сам Клюев, «гнезд». В самых общих чертах содержание можно определить так: первая часть — юность матери; вторая — детство героя-автора и становление его как певца, народного поэта; третья часть — конец старой России (здесь действуют исторические лица — царская семья, Распутин, Сергей Есенин) и надвигающиеся на нее новые бедствия, мировая война.

Лосей смирноглазых пугали вагоны.
Мы короб открыли, подъяли иконы,
И облаком серым, живая божница,
Пошли в ветросвисты, где царь и столица.
Что дале, то горше… Цигарки, матюг,
Народишко чалый и нет молодух.
Домишки гноятся сивухой
Без русской улыбки и духа!
А вот и столица — железная клеть,
В ней негде поплакать и душу согреть, —
Погнали сохатых в казармы…
Где ж Сирин и царские бармы?
Капралы орут: «Становись, мужики!»
Идет благородие с правой руки…
Ась, два! Ась, два!
Эх ты родина — ковыль-трава!..

[124]

И наконец, советское время, — его Клюев бескомпромиссно рисует как Апокалипсис, царство Антихриста, обрекающего русскую душу на погибель.

Нет прекраснее народа,
У которого в глазницах,
Бороздя раздумий воды,
Лебедей плывет станица!
Нет премудрее народа,
У которого межбровье

—Голубых лосей зимовье,
Бор незнаемый кедровый,
Где надменным нет прохода
В наговорный терем слова! —
Человеческого рода,
Струн и крыльев там истоки…
Но допрядены, знать, сроки,
Все пророчества сбылися,
И у русского народа
Меж бровей не прыщут рыси!
Ах, обожжен лик иконный
Гарью адских перепутий,
И славянских глаз затоны
Лось волшебный не замутит!
Ах, заколот вещий лебедь
На обед вороньей стае,
И хвостом ослиным в небе
Дьявол звезды выметает!..

Кульминация в поэме достигается к концу — это бегство героя и его «посмертного друга» — в нем угадывается Сергей Есенин: «Бежим, бежим, посмертный друг, от черных и от красных вьюг!» — из проклятого настоящего, и навстречу им, за «последним перевалом» — мистическое шествие с хоругвями русских святых. Эта картина, исполненная высшей поэзии и света, не только озарение, в ней заключен громадный провидческий смысл. Христос — не впереди отряда красногвардейцев, как в знаменитой поэме Александра Блока «Двенадцать», он выходит навстречу поэтам! И слияние душ — живой и иконной — рисуется как подготовка к отплытию в невидимый Град-Китеж, который, по Клюеву, вовсе не прошлое России, а будущее ее.

Поэма Н. А. Клюева «Погорельщина» (автограф)

Приложение к следственному делу. 1934

Современный Апокалипсис и грядущее преображение, воскресение России — эти темы пронизывают поэму. «Песнь» — не просто поэтическая мечта, утопия. Клюев родился, чтобы подать нам весть о глубинной, сокровенной судьбе Родины. Русь — Китеж, Клюев — посланец его. Град видимый падет, чтобы в муках поднялся Град Невидимый, чаемый, заветный.

Я вижу белую Москву
Простоволосою гуленой,
Ее малиновые звоны
Родят чудовищ наяву,
И чудотворные иконы
Не опаляют татарву!