Рабыня

– Мистер, что вы хотите?

Джозефина спустилась, осторожно обошла его и направилась на кухню. Мистер тяжело следовал за ней, его дыхание было прерывистым. Она вытащила из буфета соленую свинину, хлеб, маринованные огурцы и принялась наполнять тарелку для Мистера. Джозефина повернулась: он стоял в дверях, прислонившись к косяку, его глаза были усталыми, взгляд блуждал, веки полуопущены.

– Я очень огорчен новостями о твоей Миссис.

Джозефина наклонилась над тарелкой, намазывая масло на хлеб и надеясь, что он поужинает и ляжет спать. У нее еще будет время добраться до дома гробовщика, если она убежит сейчас и если будет держаться в тени, куда не доходит лунный свет.

Она поставила тарелку на кухонный стол, но Мистер остался в дверях.

– Я очень огорчен, Джозефина, очень огорчен.

– Мистер, мне нужно выйти, проведать Миссис. Можно пройти?

Ей удалось сказать это спокойно и отстраненно, как будто ничего особенного не происходит. Но в эти душные минуты на темной кухне явно что-то происходило. Кровь стучала в ушах Джозефины, ладони покрылись холодным потом, и места, где платье плотно прилегало к телу, тоже были мокрыми от пота. Крупная фигура хозяина загораживала дверь. В воздухе стоял запах тел, ее собственного и Мистера, от которого пахло потом и виски.

– Мистер, можно пройти? – снова спросила Джозефина.

Тут он бросился на нее быстрым и плавным движением, она и не думала, что он на это способен. Он схватил ее за плечи, его дыхание было тяжелым и несвежим. Она видела, как топорщатся волоски бороды на его лице, их корни были воткнуты в кожу, как булавки в подушку.

– Джозефина, мне очень жаль. Ты не представляешь, как мне жаль. – Он прижал Джозефину к себе, и она почувствовала, что от его одежды пахнет дымом, грязью и лошадьми.

Джозефина уперлась ладонями в плечи Мистера, но не могла найти достаточной опоры на полу. Ее пятки скользили по камню, она теряла равновесие, ее руки были слишком слабы, чтобы оттолкнуть его. Он прижал ее к стене, и она чувствовала холод штукатурки сквозь тонкую ткань платья. Ее шея стала скользкой и влажной от его слюны, а может быть, от слез.

– Мистер, мистер, – сказала Джозефина. – Миссис зовет. Я слышу, она зовет меня.

Джозефина ничего не слышала, только прерывистое дыхание Мистера и стук собственного сердца, но Мистер остановился, выпрямился и ослабил хватку так, что Джозефина смогла отступить на полшага. Оба молчали и прислушивались. И наконец раздалось:

– Джозефина, Джозефина. Ты мне нужна. – Голос Миссис, словно нить, тянущаяся вниз по лестнице, тоненькая паутинка, вьющаяся в спертом воздухе кухни.

Мистер повернулся к двери, как будто сама Миссис Лу стояла там и смотрела на него глазами, измученными болезнью и многолетней борьбой с ним.

– Иди, – сказал Мистер шепотом, как будто между ними внезапно настало перемирие. И отпустил Джозефину. Он рухнул на пол. Его спина вздымалась, то ли от тошноты, то ли от рыданий.

Джозефина выбежала из кухни и поднялась по лестнице в комнату хозяйки. Миссис сидела в постели, ее руки мяли простыни, сжимаясь и разжимаясь, пальцы были влажны, глаза широко открыты, в тусклом освещении комнаты как будто два призрачно-белых круга смотрели на Джозефину, стоявшую в дверях.

Джозефина пыталась успокоить дыхание, расслабить плечи, скрыть страх.

– Миссис, что случилось?

– Мне приснился ужасный сон. Мне страшно, Джозефина.

Джозефина вошла в комнату и села на кровать. Она вытащила из рук Миссис простыню, сложила ладони хозяйки вместе, взяла в свои и стала гладить, будто разглаживая складки на простыне.

– Не бойтесь, – сказала Джозефина, думая, придет ли Мистер в ее комнату, будет ли ждать ее появления, когда Миссис заснет.

– Я никогда не говорила тебе, – сказала Миссис. – И боюсь, что это мое проклятие. Я знаю, у меня мало времени, у меня нет иллюзий. – Костлявое тело Миссис расслабилось в кровати, а рука Джозефины все гладила, гладила, скользила по костяшкам, по длинным тонким пальцам до самых кончиков. Голова Миссис откинулась на подушку, лунный свет из окна подчеркивал овал ее лица, скрывая порез в тени. На шее Миссис пульсировала опухоль, краснота стала распространяться.

– О чем вы никогда не говорили мне, Миссис? – тихо спросила Джозефина, но глаза Миссис Лу начали закрываться, и она снова спросила, на этот раз громче: – О чем вы никогда мне не говорили?

– О, Джозефина, отвернись. Я не вынесу твоего взгляда. – Джозефина отвернулась к окну и вспомнила кухонный нож, который выбросила утром; она подумала, что в костяной ручке, должно быть, отражается луна, и теперь его наверняка легче найти в высокой траве, чем днем.

– Джозефина, один ребенок выжил. Только один.

Джозефина заметила на подоконнике струйку крови, засохшую и потемневшую. Кровь Миссис, которую Джозефина не заметила и не стерла.

– Твой, Джозефина. Твой ребенок выжил. Ты была так молода и ничего не понимала. Я сумела облегчить твою боль, и доктор Викерс помог мне. Ты помнишь это как сон, правда, Джозефина? Я этого и хотела. Я не хотела, чтобы ты помнила. Хотела, чтобы ты думала, что он умер. Как и все мои дети.