Рабыня

Джозефина слышала собственные торопливые слова, простые и неубедительные, вовсе не то, что она собиралась сказать. Она не говорила о признаках Провидения; не было никаких признаков, только какие-то разрозненные события, не таившие ни великого замысла, ни божественного значения, и она не могла притворяться перед Лотти, что думает иначе. Важно одно: все они знали, что смерть означает продажу. Кого продадут, когда не станет Миссис Лу? Кого оставят? Останется ли сам Мистер в Белл-Крике? Их всех могут продать, раскидать по разным местам.

Лотти поерзала на своем табурете и отвела взгляд от Джозефины, потом снова посмотрела на нее.

– Дитя мое, но как мы можем уйти? Нога Уинтона никуда не годится. Джексон из-за этого то и дело грозит кнутом. Да и я, я слишком стара для этого.

Джозефина взяла Лотти за руку.

– Пожалуйста, – сказала Джозефина. – Пожалуйста, Лотти. – Она сжала пальцы Лотти, надеясь таким образом донести до нее правду, которую не смогла сказать: «я не хочу идти одна». – Пожалуйста. Пойдем со мной.

Но ни в глазах Лотти, ни в тонкой линии ее рта ничего не дрогнуло. Джозефина отпустила руку Лотти; она знала, каким будет ответ.

– Ты иди, – сказала Лотти тихо, но уверенно. – Папа Бо говорил, что никогда не продаст нас с Уинтоном, мы останемся здесь навсегда. Мы останемся. Иисус заботится обо мне, не беспокойся. Уходи.

– Лотти…

– Беги быстрее и держи путь на север. Я буду знать, что с тобой. Иисус скажет мне, Он скажет.

На щеках Лотти сиял лунный свет.

– Прощай, – сказала Джозефина.

Она протянула руки и обняла Лотти. Больше ждать нечего, Лотти никогда не уйдет. Она знает, как ей жить, с ее ловкими пальцами и заботливым сердцем. Иисус придет за ней, Лотти будет ждать. Но Джозефина не могла ждать ни дня.

Джозефина чувствовала легкое головокружение, кожа на лице как будто натянулась. Джозефина вышла из хижины на ночной воздух.

Уинтон все еще сидел на ступеньке, она остановилась и положила руку ему на плечо.

– Спокойной ночи, мой добрый Уинтон. Береги себя.

Он кивнул ей, подмигнул.

– Спокойной ночи, Джозефина. Мы еще увидимся.

Джозефина прошла мимо костров и зашагала вдоль ряда хижин в поисках той, где спал Натан. Она редко здесь ходила. Обычно она посещала только Лотти с Уинтоном, ну и тех, кто с ними ужинал в те вечера, а больше никого. Теперь здесь оставались только Джексон, Калла, юный Отис, Тереза и Натан – временно, пока хозяин не отозвал его. Но в пустых хижинах еще звучало эхо прошлого: дети Каллы, сын Лотти Хэп, Джонас, Нора, Луис, Энни, Констанс, Мэй, дети, с которыми играла Джозефина, Джеймс и Соломон, а еще Гарриет и Сью – все умерли или проданы, все далеко, никто не знает где. Кроме Лотти, Уинтона и Луиса, Джозефина не была близка ни с кем. Она не знала их страхов или радостей. Многие годы она только слышала, что у кого-то родился ребенок, что кто-то сломал ногу; слышала об этих событиях, но не принимала в них участия.

Лотти всегда говорила, что для Миссис Джозефина почти как дочь, но сама Джозефина так не думала. Скорее, как лошадь, курица или корова, которых держат и кормят, чтобы они делали то, для чего рождены. Джозефина не принадлежала ни к одному из двух миров – ни к дому, ни к полям. Этого она не могла объяснить даже Лотти или Уинтону: она везде чужая.

Натан стоял у хижины и жевал, хотя в его руках не было миски, и очаг у него не горел. Джозефина медленно подошла к Натану, ступая по плотно сбитой земле, но он не замечал ее, пока она не встала прямо перед ним. Он перевел на нее взгляд, сплюнул на землю и кивнул.

– Добрый вечер, – сказала Джозефина.

– Добрый.

– Можно посидеть с тобой минутку?

Натан снова сплюнул, на земле расплылось мокрое пятно.

– Давай, – сказал он и сел на ступеньку хижины. Изнутри не доносилось никаких звуков; он спал здесь один. Вдруг Джозефину охватил страх: что, если Джексон увидит их вместе, он ведь может догадаться о ее плане. Джозефине не о чем было разговаривать с Натаном – домашней прислуге с полевым работником. Но только он мог ей помочь. Нужно действовать быстро.

Джозефина села рядом с Натаном на ступеньку и наклонилась вперед, опершись локтями о колени, ее юбки прикрыли нижнюю ступеньку. Без огня она видела Натана только в тусклом свете луны. Его лицо казалось очень темным, глаза светились, зрачки широкие, волосы подстрижены коротко и неровно.

– Натан, куда ты шел, когда сбежал? Можешь мне сказать?

– А тебе зачем? Тоже собираешься бежать? – Его голос был пустым и недобрым.

– Да, – твердо ответила Джозефина. – Сегодня ночью. Я пыталась однажды добраться до гробовщика и думаю, что пойду туда снова, но мне нужно точно знать дорогу. Знать, куда идти.

– Гробовщик? – Натан тихо рассмеялся, и, когда он разлепил губы, Джозефина увидела его желтые зубы и черный комок табака во рту. – Я знаю дорогу. – Он встал и ушел в темноту за хижиной. Шелест кустов, треск, и он вернулся с сухой веткой тополя. Сняв с крюка у двери сальный фонарь, он зажег фитиль, и при свете Джозефина ясно увидела его лицо. Его глаза были холодными и прятались в глубоких темных глазницах, будто он смотрел со дна ямы.