28 июня 1848 г.
Дорогая Кейт,
Наконец отец разрешил мне присоединиться к нему. Прошлой ночью я уже ушла спать, но лежала без сна, как теперь часто бывает, и думала о будущем и о том, что оно нам сулит. Я услышала приглушенные звуки: тихо закрылась входная дверь, зазвучали тихие голоса, скрипнула дверь сарая, и бедная потревоженная Молли возмущенно замычала. Я натянула пальто и ботинки и выбежала на улицу. Все было неподвижно, небо в тучах и без звезд, совы молчали. В мастерской отца вспыхнул свет, и я медленно открыла дверь, ожидая, что папа рассердится на меня за непослушание. Но он повернулся ко мне, как будто только меня и ждал. На кого я была похожа – волосы взлохмачены, пуговицы расстегнуты, ботинки в грязи. «Дот, – сказал он, – войди и закрой дверь».
Я вошла и только тогда заметила жалкую фигуру человека, который пришел за помощью и теперь сидел на полу среди опилок и стружек, привалившись затылком к стене и закрыв глаза, как будто был слишком изможден, чтобы вынести свет от моей лампы. «Принеси одеяло из дома, – сказал папа. – Его нужно получше укрыть». Я не могу сказать тебе, Кейт, как я обрадовалась! Он говорил почти шепотом, но как будто выкрикнул мне все, на что я надеялась.
Я поспешила выполнить просьбу отца и, честно скажу тебе, Кейт, остаток ночи ходила как во сне. Мы мало говорили, при слабом освещении приходилось напрягать глаза. Мы готовили отправку беглеца, мистера Альфреда Джойнера, который почти все время молчал, но я поняла, что он сбежал от Гилкесонов. Он был в домотканых штанах, без рубашки, без башмаков, и его ноги распухли так, что чуть не лопались. Отец отправил меня за сарай, где в поленнице был тщательно спрятан ящик с чистой одеждой, одеялами и прочим. Я собрала для мистера Джойнера одежду, и он с улыбкой принял ее. Он вел себя настороженно, не трусливо и не смело, как будто был готов ко всему, что могло произойти, так что, я полагаю, на самом деле это была смелость или, по крайней мере, мудрость. «Пусть мир поступает по-своему, – сказал он мне. – А я поступаю, как могу».
Когда в окне мастерской забрезжил рассвет, отец прибил крышку гроба над человеком, лежавшим с закрытыми глазами. Мы дали ему овсяную лепешку и несколько мешков, чтобы ему было теплее и мягче. Указания мистеру Джойнеру были просты: не издавать ни звука во время поездки, выгрузка будет на вокзале в Филадельфии, оттуда его доставят в безопасный дом, объяснят, как пробраться дальше на север, и окажут необходимую помощь. Когда мы опустили его в гроб, беглец пожал папе руку.
Кейт, я сижу сейчас за своим столом, все еще в ночной рубашке, и пишу это как в бреду. Человек лежит в сарае, его гроб стоит рядом с остальными, пока его не погрузят в фургон, который должен прибыть через несколько часов. Отец ушел спать, и я не знаю, доволен он или сердит из-за моего участия в ночных делах. Он почти не сказал мне ни слова, кроме указаний, что принести. Я могу только верить и надеяться, что он счастлив, зная, что его дочь очень счастлива и что мы вместе помогли мистеру Джойнеру обрести свободу. Пусть мир отныне будет добр к нему.
Твоя
Доротея
