Рабыня страсти

Затем она начала мучительно-сладко ласкать его, а когда он вполне возбудился и уже силился высвободиться, Зейнаб села так, чтобы он мог как можно лучше ее видеть — и стала забавляться со своею тайной жемчужинкой, покуда дыхание ее не стало прерывистым, а щеки не окрасились румянцем… Хасдай изо всех сил силился разорвать прочные шелковые путы, обуреваемый мучительным желанием тотчас же овладеть этим дивным телом — и тут Зейнаб, смилостивившись, опустилась на его трепещущий член и принялась медленно двигаться. Когда же терпение его истощилось, Зейнаб освободила его от шнуров и, опрокинув ее на спину, Нази яростно проник в нее, и вскоре вместе они достигли райского блаженства…

После, сжимая ее в объятиях, он говорил:

— А что еще ты скрыла от меня, моя дорогая? Какие еще сладкие игры тебе ведомы? В следующий раз я сам свяжу тебя — и исполню роль палача. Ты не возражаешь?

— Мой господин, дарить тебе наслаждение — это мой долг…

— Да будет так! — торжественно провозгласил Нази и почти тотчас же уснул, утомленный и удовлетворенный…

Зейнаб какое-то время лежала без сна, но когда поняла, что ей не удастся уснуть, встала и надела простой кафтан из белоснежного шелка. Выскользнув из покоев так тихо, что шитые золотом портьеры даже не колыхнулись, она оказалась в саду. Была ночь полнолуния, и серебряный диск таинственным светом своим заливал окрестности. Она шла медленно, вдыхая аромат роз, никоцианы и своих обожаемых гардений… Ночь была теплая, и легчайший ветерок слегка поигрывал ее золотыми волосами…

…Она должна взять себя в руки. Душою и сердцем подготовиться к возвращению в Аль-Андалус — и к долгой жизни, полной страсти без любви…

…Я больше не хочу быть Рабыней Страсти, вдруг поняла Зейнаб, Впервые она, пусть даже мысленно, позволила себе произнести эти слова! Я хочу быть женою Карима, матерью его детей… Я отдала бы все, что имею, за это райское счастье! Я согласилась бы до конца дней своих прожить в шатре из грубой козьей шкуры, есть с деревянных тарелок, если Аллах снизошел бы к моим мольбам! Как ненавижу я свою жизнь!..

…Нет, надо выкинуть из головы эти дикие мысли, решила Зейнаб, вспомнив, что вскоре обнимет свою драгоценную малютку. Теперь ее жизнь — это Мораима. Сюда она никогда больше не возвратится, не увидит больше его… Было несказанно мучительно для обоих быть так близко друг от друга и общаться лишь по-приятельски… Но еще хуже было покоиться в объятиях Нази, зная, что Карим тут, в этом же доме… О, зачем, зачем она вернулась в Алькасабу Малику, призрачный город воспоминаний об ушедшем счастье?! Ома… Ради Омы она вернулась… Или нет?

Зейнаб вдруг замерла, ощутив в саду чье-то присутствие, и тотчас же поняла, кто это, поняла сердцем, даже прежде, чем он окликнул ее по имени…

— Зейнаб!

Силуэт его вырисовывался в лунном свете, падавшем на складки кафтана, такого же белоснежного, как и у Зейнаб. Волосы его были зачесаны назад, красивое лицо открыто взору…

— Прости меня, мой господин, за то, что я невольно нарушила твое уединение, — быстро сказала Зейнаб и повернулась, чтобы уйти. Но на плечо ее властно легла сильная рука.

— Не уходи… — тихо сказал он. — До сих пор нам так и не представилось случая поговорить с глазу на глаз.

Ты счастлива?

Она, не поворачиваясь к нему, бросила через плечо:

— Я состоятельная женщина, хоть и рабыня. У меня прекрасный добрый господин — это Нази, могущественный покровитель — сам калиф Кордовы, и дитя, которое я обожаю всем сердцем.

— Ты счастлива? — повторил он.

Она резко обернулась и зло бросила прямо ему в лицо:

— Нет! Я несчастлива, Карим-аль-Малика! Я никогда не буду счастлива вдали от тебя! Вот! Вот я и сказала тебе это! Тебе стало легче от того, что ты слышал? Теперь ты счастлив?

— Я не был счастлив ни единого мгновения с тех самых пор, как расстался с тобою, — отвечал он.

— О, господин мой! — в отчаянии закричала она. — Что проку в этом для нас обоих? Я не могу быть с тобою, ты не можешь мною владеть… Так найди же себе жену, пусть она народит тебе сыновей — продолжателей династии: ведь об этом мечтал твой отец! Я очень скоро ворочусь в Аль-Андалус вместе с моим господином. Будь уверен: я не совершу больше опрометчивого поступка — мы не увидимся никогда!

— Твой господин… — с горькой усмешкой повторил Карим. — Ты даришь ему блаженство, Зейнаб. Его сладкие крики хорошо слышны ночами здесь, в саду… Я доволен, что так славно тебя вышколил…

В то же мгновение ее маленькая ручка отвесила ему звонкую пощечину. Столь же стремительно Карим обнял ее, ища губами ее рот, а найдя, он приник к ее губам жадным горячим поцелуем. Сердце ее едва не разорвалось, когда она ощутила прикосновение такого знакомого тела — губы ее невольно раскрылись, жадно отвечая на лобзанье… Но тотчас же, опомнившись, она отвернулась. По щекам ее градом катились слезы, а аквамарины глаз, словно омытые соленой влагой, почти с ненавистью глядели на него.

— Зейнаб… — шепнул он, чувствуя, что и его сердце вот-вот остановится от счастья и муки. Она вырвалась из его объятий.