Рад, почти счастлив…

– Трёхдневный снегопад! Началось! – вслух произнёс Иван.

Один за другим катили мимо окон праздничные валы.

– Такой снегопад, детка, называется вьюга, – поправила Ольга Николаевна. – Пойду-ка я погуляю!

Ах, жадная мама! Ей было невмочь пропустить погодную редкость. Не только глазами, но и кожей, лёгкими она намеревалась приобщиться!

Ольга Николаевна ушла, а её сын остался, и чистил зубы в сладком мучении – как распорядиться таким великолепным днём? Он чувствовал приподнятость. Наступала высшая точка зимы.

Со снежной горы февраля Иван различил долину лета, яркую и очевидную, как свежее фото из принтера. В ней предвидел он экзаменационные хлопоты с Костей и Олю, застывшую в сомнении между «домом в Малаховке» и нежностью к своему бедному прошлому. Предвидел и Андрея, нагрянувшего в отпуск, а может быть, и вернувшегося, да – вернувшегося насовсем! Вот это было бы счастье!

Что ещё нагадать через дымный гул снегопада? Летних бабушку с дедушкой – они живы, а как же! Вот стоит в перекрёстной тени жасмина и дуба накрытый к обеду стол…

Напоследок Иван подумал ещё, что летом обязательно слетает в Австрию и – не то что поговорит, просто побудет с Бэллой. Если же не выйдет побыть вместе – побудет поблизости.

Смеясь от вдохновения, от внезапного своего водительского предвидения – когда чуешь ситуацию на дороге, он смотрел на снежный шторм. Вдруг ему захотелось сыграть простую фугу Баха. Иван знал: Иоганн Себастьян незаменим во многих ситуациях. Он собирает, подтягивает, вымораживает тёплую лень, отогревает из холода хандры. Словом, уравновешивает любое скособоченное положение души.

Посомневавшись между гитарой и пианино, Иван выбрал последнее и поставил на пюпитр сборник «Прелюдий и фуг». Вдумчиво и тихо, затем твёрже, припоминал он свои школьные труды и вскоре совсем забылся, ушёл по тропинке в светлый сосновый лес.

Через неизмеренное количество времени его разбудил звонок мобильного. Это была Оля. «Можешь объяснить, почему я в свой выходной должна слушать твои сарабанды?» – крикнула она и повесила трубку.

Иван рассмеялся тихонечко и закрыл крышку. Он всем был доволен – и Олей, и музыкой, и прозрачной, объединяющей жизни соседей, звукоизоляцией дома. И, главное, снегопадом, который, судя по возникшим в его полотне перекрёстным струям, вступал в новую фазу.

Раз играть было нельзя, он вернулся на кухню, в свой наблюдательный пункт и посмотрел за стекло – там ветер встряхивал раствор с начавшими было оседать хлопьями, и те, что были уже у самой земли, опять взлетали вверх.

Тут в дверь позвонили – Иван помчался открывать, готовя маме руки для сумок, но оказалось, пришла Оля.

Он распахнул дверь и сразу заметил, какие красивые облачные мешки у неё под глазами. И как необычайно прямы рыжие волосы с чёрной «проседью» пробора – из пучка выбивались их истончившиеся лучи и резали воздух. Одним словом, сегодня чем-то она ему нравилась.

– Ты почему не играешь? – спросила Оля, войдя. – Обиделся что ли? Ну и зря! Ты же знаешь – я даже наоборот люблю. Играй! Но ты тоже пойми – я сплю себе с надеждой, что будет хороший день – и просыпаюсь под сарабанду!

– Это прелюдии и фуги Баха, – возразил Иван и тут же пожалел о своей неосмотрительности.

Оля взглянула насмешливо.

– Ты что, думаешь, я Баха отличить не в состоянии? – спросила она, переменившимся голосом. – Мне не важно, кто это. Мне важно, что человек с истрёпанными нервами просыпается под похоронный марш! А тебе даже в голову не приходит, что в субботу люди отсыпаются!

Прислонившись к стене, свесив расслабленные руки, Иван слушал её шум и жалел, как всё-таки редко и ненадолго высвобождается из-под спуда Олино сердце – как солнце в самых северных областях.

Раздосадованная молчанием Ивана, Оля хотела сказать что-то ещё, но тут по-маминому пропел дверной звонок. Иван открыл дверь, и Оля, буркнув приветствие, чиркнув плечом о снежный рукав Ольги Николаевны, вылетела вон.

– Это ещё что за явление? – спросила мама, румяная, в растаявшем снегу, и побила каблуками о коврик.

– Я играл на пианино и её разбудил, – объяснил Иван, помогая маме раздеться. – Приходила меня отчитывать.

Ольга Николаевна машинально оглянулась на дверь: худенькая, бледная, рыжая, искурившаяся приходит к нашему принцу и всеми способами стремится добыть утешение от жизни. Ах, бедняжка! – она подумала об Оле ещё секунду и выкинула из головы. Ей хотелось скорее сообщить сыну новость, подобранную ею в очереди.

– Никаких трёх дней! – с восторгом объявила она. – Будет мести неделю! Говорят, весь транспорт встанет, всё поломается. Обещают буквально буран, и надолго!

– Буквально буран? – улыбаясь, переспросил Иван. – А вино у нас есть? «Будет обидно, – подумал он, – если наглухо завалит подъездную дверь, и окажется нечем праздновать приключение».