Ради единого слова

При элементарной и, казалось бы, кристальной ясности этого требования иные из нас, к сожалению, куда чаще пренебрегают им, нежели пользуются. Не о том сейчас речь, что говорят наши герои на газетных страницах, а о том, как говорят! Нет, не бедным или богатым языком, образным или примитивным — не своим, а нашим, вот в чем беда! Как-то Е. Шевелева, тогда еще молодой литератор, обратилась к Горькому с вопросом, как быть, если вода кажется ей стальной, а ее герою — жемчужной, написать, как он думает или как она? Горький разъяснил: «Вы обязаны смотреть его глазами… Если вы начините его своими собственными взглядами, то получится не герой, а вы».[56] Просто? Проще некуда. Неужели Е. Шевелева заранее не понимала, что ей ответит писатель? Понимала. Однако соблазн заменить чужое восприятие своим, авторским, был настолько велик, что, наверное, еще теплилась надежда: а вдруг Горький «разрешит»? Вдруг скажет: «Ваша „стальная“ вода точнее и лучше „жемчужной“, а потому — пишите, дозволено!» Так нет: «Вы обязаны смотреть его глазами…» При этом Горький напомнил о Достоевском, герои которого говорили «напряженно и всегда от себя». И еще добавил, что автор «портит свой материал, когда, насилуя социальную природу своих героев, заставляет их говорить чужими словами…».[57]

Вот тут-то, по-моему, и пробивает час разговорного языка, тут-то и находит он свое применение в литературе, в том числе и в журналистике! Мужик у Л. Н. Толстого в «Плодах просвещения» произносит: «двистительно». И Толстой, «поймав» это слово, сохраняет его, не «подстругивает», поскольку оно важно ему для речевой характеристики персонажа. А мог бы заменить «двистительно» на «действительно»? Конечно. Но что осталось бы от мужика?

Практически совет Горького молодым литераторам выглядит так: «…в высшей степени полезно… записывать слова, которые наиболее поражают своей легкостью, изящностью, необыкновенной гибкостью…».[58] Этот совет самым непосредственным образом касается и журналистов.

Далеко не все советы даются «наперед», они не менее ценны, если подтверждают правильность того, что мы уже делаем. Очень многие журналисты, вернувшись из командировки, с удовольствием перечитывают, а потом применяют в материалах слова и обороты своих героев, записанные в блокноте.

Я тоже делал попытки записывать и применять в очерках речевые особенности героев в надежде, что они обогатят образ. Положим, очерк «Шофер»: жену Марию Никаноровну мой герой называл «бабулей», она, по его выражению, иногда «жалилась» начальству; дочь Нину звал «пацанкой», а сына «пацаном»; про машину с грузом он говорил, что на улице «за глаза» никогда ее не ставит; пассажиров окрестил «негосударственным грузом»; говоря о том, что шоферов сейчас очень много, выразился так: «С количеством вышла у нас неустойка, стали мы друг к другу хладнокровней»; на вопрос, как относится к начальству, ответил: «Не в полной мере любви»; поработать за маленькие деньги для моего героя — значит «съездить и справить удовольствие»; машину свою он знает, «как собственную руку: когда в ней что болит и когда пора стричь ногти»; в заднем мосту приспособил цилиндрическую пару и сказал через «е» «Модерн!»; об отношении шоферов к деньгам сказал: «Мы народ простой: скупиться не скупимся, но и кидать не кидаем»; сравнивая газетную информацию с той, которая идет от знаменитых шоферских разговоров на дорогах, заметил, что «разговоры разговорами, а у печатного слова своя цена». А вот несколько оборотов, принадлежащих его жене, Марии Никаноровне: «одно плохо, что дети не промежду нас с Мишей, а все со мной да со мной»; «Овощи — это его сухота, как-никак, а он с машиной!»; «В наших расходах Миша меня никогда не учитывает, в нем этого нет».

Не знаю, хорошо ли, плохо ли услышал я своих героев, умело передал их язык или скверно, но стремление было.

Кстати, техника применения «живой речи» у нас, журналистов, тем более у публицистов, несколько иная, нежели у прозаиков. Мы относительно реже пользуемся прямой речью, начиная с тире и щедрого абзаца, — и места жалко, и, кажется, вроде бы теряем в публицистичности. Чаще мы вводим чужие речевые обороты в собственный авторский текст, взяв их в кавычки и как бы иллюстрируя факт существования героя, его манеру выражать свои мысли. Я, например, пытаюсь делать это так:

«Шоферу, как никому другому, тяжело садиться за парту. По дороге в гараж полетел баллон — и пропущен урок в школе, приходится краснеть перед учителем, который, конечно, „тебя не ругает, а упрекает, а для взрослого человека упрек — что для пацана порка“».

Даже не упомянут герой в этом отрывке, не «введен» в текст, лишь кавычками отмечена его фраза, но у читателя, надеюсь, нет сомнений в том, кому она принадлежит. Разумеется, и в публицистике возможна прямая речь, и не забыли мы, как ставить тире перед абзацем, но я говорю о дополнительной возможности сохранять речевую характерность героев, экономя при этом дорогую газетную площадь.