Ради красоты

В смутном сознании укреплялась мысль, что она торгует абразивами всю жизнь и умрёт здесь же, за этим офисным столом. Работа была ей ненавистна, ничего не радовало. Она смотрела в пустоту экрана, и мысли напрочь улетучивались. Она видела вокруг себя предметы, осознавала происходящее, но не могла поверить, что это и есть настоящая жизнь.

Достала блокнот. Белоснежное пустое пространство оставалось белым и пустым. Она наклонилась ниже, и тогда листок превратился в широкую деревенскую дорогу, на которой, если прищуриться, можно было разглядеть играющих в снежки детей.

Взгляд блуждал по поверхности стола, пока не наткнулся на подставку с канцелярскими принадлежностями. Девушка потянулась за ножом, внимательно изучила маленький кусок пластмассы с металлом, силясь что-то разобрать. С характерным хрустом потянула за кнопку, обнажилось потемневшее лезвие.

Посмотрела на листок – никаких ощущений, мир такой же далёкий.

– Мы оба знаем, почему ты оказалась в том месте, – произнёс воздушный голос, – что ещё оставалось делать, если ты жила в такой среде? Неудивительно, что ты искала убежище, где розовые облака, белые птицы и, может быть, шум моря. Я, кстати, так ни разу и не побывал на море. Хотя кого это волнует. Ведь я уже старый, а значит, никчёмный. Конечно, ты захотела найти другой дом, более красивый. Ведь ты видела, как легко сгинуть в этой пыльной жаре. Ты бы так же, как и я, стала чем-то замершим. Залитым брелоком. Мёртвой аквариумной рыбкой. Твоим любимым гербарием. А теперь ты можешь создать собственный мир, освятить его краской – любыми цветами. Но тебе ведь нравится только красный. Ты и есть главная краска. Делай надрез на пальце, рисуй небо, горы, радостных людей. Рисуй жёлтым, зелёным и голубым, но только кровью.

Смерть, настолько жестокая и неподготовленная, никак не вписывалась в понимание жизни. В памяти всплыли обрывки воспоминаний: закрытый гроб, кладбище и множество искрящихся тёмных тонов – страшно, но ужас граничил с чем-то другим, как будто была в нём застывшая фарфоровая красота, что приняла свою конечную форму.

Яня посмотрела по сторонам, незаметно под столом задрала юбку и провела канцелярским ножом по бедру. Капроновые колготки и кожа одинаково ровно расползлись в стороны. Боль забилась в ноге, будто что-то живое стремилось выбраться наружу. Пульсация перемещалась всё выше и выше, пока не слилась с болью в плече. По телу побежали мурашки, в голове будто что-то взорвалось, девушка затряслась, разбилась на ощущения. Всякая боль исчезла, пришли опустошённость и тоска. Яня приложила белый листок к бедру и, когда отняла его, то увидела будущий рисунок. Не пейзажи или травки, это должен быть космос.

– Ты будешь меняться не только снаружи, но и внутри, – продолжил воздух.

– Яня, что ты там пишешь, неси скорее отчёт! – не то сказала, не то тявкнула начальница.

– Мне нужно пять минут, – вымолвила Яня, пряча листок. По мере того как останавливалась кровь, девушка возвращалась в тело. Цвета исчезали, словно обрастая шершавым льдом. И только сейчас она осознала, что случилось.

В абразивном мире построили столовую. В абразивном мире кормили. Анализ и расчёты подтвердили, что рабы лучше работали, если ели. К Яне подсел продавец, в разговоре приглаживал залысину, кашлял в кулак.

– Ох, и давно не было у нас в фирме таких молодых и красивых, – бормотал он. Яня молчала, пережёвывала суп. – Слышишь?

Она нахмурилась, а затем неожиданно для себя подмигнула и пошла за добавкой.

Возвращаясь к столу, Яня споткнулась и вылила тарелку с супом на своего соседа.

– Твою мать, как можно быть такой неуклюжей! – вскричал толстяк, вскакивая с места.

– Извините, – сухо произнесла она.

Тут же зарокотал одобрительный смех коллег, весь обед подшучивали над толстяком, отбивали в воздухе ладоши. Яня не реагировала, доедала остатки супа и проверяла – ни одного приглашения на резюме. Часто дышала. Тарелка из-под супа полетела на пол.

*

Дома на грани умопомешательства Янита закончила начатый на работе рисунок. Долго сидела, не двигаясь, растерянная и озадаченная тем, как он был создан. Она не заметила, что впервые не пила обезболивающее, пока рисовала.

Как только Богдан пришёл домой, Янита показала ему своё творение. Космос на рисунке манил, тянул в несуществующие глубины, обволакивал переливающейся мерзлотой. Богдана, точно полоснуло, он замер или впал в транс, а когда очнулся, стал молчаливым и печальным. Крепкая, беспробудная тоска отражалась в его голубых глазах. Именно этими всеобъемлющим порывом насквозь была пронизана работа. Добилась, Богдан, наконец, проникся.

– Как такое возможно? – сказала Яня в пустоту, ни к кому специально не обращаясь.

Ходила сама не своя, не верилось, что кровь стала той самой волшебной краской, которую так безудержно искала. Она отмахивалась от мысли, что это проявившийся голос посоветовал применить такую основу. Яня отнесла эксперименты с материалами на расстройство разума и, спрятав подальше рисунок, постаралась больше о нём не думать.