Ради красоты

– В какой руке? – он прятал руки за спиной.

– В левой, – весело отозвалась Яня.

– Угадала!

Он показал ей маленький блокнот, на обложке красовался раздавленный инжир. Янита приняла блокнот и залилась смехом.

Янита БЕЛОВА

1990-2020Зарисовки в блокноте с инжиром
Поступление: смоква (лат. F'icus c'arica) хрустит мякотью в августе. Обнажает костистую свежесть. Может даровать обет молчания, если раздастся клич радости над красной непролазной глиной. Спеет и кидается в ноги девушкам, что бредят туманным светом, складывают из костей косы.
Тогда – хрустит мякотью в августе, обнажает.

Из-за травмы плеча, которая случилась в начальных классах, Яните пришлось бросить художественную школу. Любое движение поднявшейся руки отдавалось внутри ожогом, поэтому приходилось изощряться, укладывать альбом на диван рядом с собой и рисовать, шевеля только кистью. Родители были так сильно расстроены болезнью, что не придавали значения тому, что дочь теперь не могла стать художником. Мать дни напролёт заставляла разрабатывать руку, Яня согласно кивала, закрывалась в комнате, но вместо лечебной физкультуры рисовала. Девочка не понимала, что тем самым вредить себе. Точнее, её так захватывало рисование, что она не могла думать ни о чём другом. Мать хоть и переживала из-за того, что болезнь усугубляется, но была против хирургического вмешательства. Так недуг, от которого можно было излечиться, с годами крепчал. Для Яниты это означало полную смену планов: не стоило надеяться ни на академию художеств, ни на почётное место среди других творцов. Однако расстраивалась она недолго и вскоре, примирившись с новыми обстоятельствами, стала наслаждаться рисованием как никогда прежде. Ведь теперь не нужно уподобляться другим, быть как все, точнее, это физически стало невозможным. И в лёгкой печали, что её рисунки никогда не смогут иметь масштаба, Яня часто оставляла зарисовки в маленьких блокнотах.

Богдан обратился к рисункам, внимательно рассмотрел каждый их них, но ничего не почувствовал.

– Классно, – без энтузиазма сказал он.

Яня понуро кивнула, сокрушаясь, что главное вновь не проявилось. Не пробрало щекотание, что вздымалось снизу и пронизывало до костей, хватало за затылок и потрясывало, не открылись те неповторимые пути, которые ежедневно проходила она.

Девушка взялась за рюкзак и нашарила белое вафельное полотенце и хлопковый мешочек. Полотенце аккуратно расстелила на земле, высыпала на него свои богатства – сушёные травы. Уложив растения на положенные места, Яня принялась зарисовывать их в новый блокнот. Богдан, бросив под голову кофту, растянулся у её ног и снова принялся разглядывать рисунки.

– Ты так часто изображаешь лист крапивы, – вслух произнёс он, когда ему в третий раз попались непохожие между собой рисунки с крапивой.

– Потому что изумруд искрится в этих гребнях, – засмеялась Яня.

Он неопределённо вскинул брови, повёл острым носом и отложил рисунки в сторону. Наблюдал, как Яня старательно придавала объёмы, штриховала, копировала потемневшие на листочке области, пятна в виде кратеров, побуревшие изломы, скрученные края. В напряжённом возбуждении непроизвольно хмурила брови или открывала рот. Его поражала настойчивость, с которой она рисовала, несмотря на то, что правая рука практически не двигалась, она раз за разом бралась за непосильную, казалось бы, работу. Он часто рассматривал её преисполненные нервной красотой кисти, при довольно невысоком росте они выглядели чересчур крупными и жилистыми. Богдан восхищался Яней, поскольку никогда не встречал человека, находившегося в такой гармонии со своим внутренним голосом.

Янита на секунду замерла, затем в беспокойстве достала из кармана пузырёк с таблетками. С закрытыми глазами подождала, пока боль не снимется, не спрячется, а тело не укроется химическим маревом.

– Больно? – спросил он, приподнимаясь.

– Ничего.

Янита подмечала, что с годами её особенность тонко воспринимать красоту раскрывалась, позволяла проникать в предметы глубже, становиться с ними чуть ли не одним целым. Ещё минуту назад она была камышом, который накаляло щедрое солнце, теперь она стала корой дерева, с вырывающейся из-под неё густой смолой. Но полностью отслоиться, ускользнуть из реальности не позволяло тело: резью в плече оно всё время возвращало обратно.

– Почему не перестанешь рисовать? Неужели это важнее твоего самочувствия? – бурчал он, вглядываясь в побелевшее лицо любимой.

– Я и так рисую не каждый день.

– Не обижайся, я понимаю, что это важно, но я устал каждый день видеть тебя больную.