Ради красоты

Погодя, вглядываясь в тяжёлый профиль отца на фоне мелькающих заборов, попросила отвезти к Богдану.

– Опять бездельничать собралась?

Нет, не учительские замашки в нём проснулись, это отчаяние, напряженное ожидание встречи с женой. Яня никак не могла разгадать, откуда в требовательных, властных женщинах так часто бывает дар вызывать к себе сочувствие, нежность и даже любовь. Но тут же забылась, провалилась в блаженную пустоту, где под защитным экраном воображения снова могла зарисовывать бескрайнее небо.

*

Богдан с порога различил настроение любимой. Обнялись покрепче. От него пахло странной смесью цитрусовых и залежавшейся одежды.

– Родители будто с ума сошли!

Богдан стянул с неё куртку, рассуждая вслух:

– Наверное, чувствуют, что как только защитишь диплом, сразу съедешь от них.

– Но это ведь уже через пару месяцев. Как они справятся без меня?

В действительности, Янита давно уже была готова отделиться от родителей, они часто отвлекали от главного, но необъяснимая, невидимая нить точно держала её.

– Перестань об этом беспокоиться, сейчас нужно думать только об учёбе!

Янита училась на экономическом факультете, конечно же, без страсти, просто покорно выполняла то, что ей говорили, не проявляя ни интереса, ни инициативы, но это вполне всех устраивало. Родители были счастливы, что дали дочери образование, Янита – что могла выиграть время, пока не определится, как быть дальше.

– Мне не хочется о ней думать, – угрюмо произнесла она.

– Ой, даже не начинай эту тему с картинами! Ты же знаешь, что тебе не стать полноценным художником. Зачем мучаешь и себя, и меня?

– Я так не считаю, – её лицо побелело, – может быть, мне не хватает навыков и насмотренности, но ведь это быстро восполняется. А пока я могла бы работать куратором.

– Но ведь тогда целыми днями придётся находиться на людях. Как ты себе это представляешь? – задумался, подбирая правильное слово. – Ты же слишком стеснительная для такой работы.

– Просто мне кажется, что я могла бы стать полезной миру искусства, – она постеснялась сказать «людям, тебе». – Разве это не стоит усилий?

– Не обманывайся! У тебя только эгоистичные мечты. Ты послушай себя: выставка, на которой ключевая картина явит публике накопленные за жизнь эмоции и образы, – он театрально растягивал каждое слово.

За его спиной серые обои в тусклом свете лампы казались фиолетовыми, от теней они точно колыхались, волновались кружевом узоров.

– Яня, – примирительно выдохнул Богдан, взяв её за руку, – в тебе не дар, а повышенная чувствительность. Прошу, услышь меня, наконец!

Он прижал её голову к груди и коснулся волос. Янита открылась и услышала неуловимый для него звук, отдалённо напоминающий скрип деревянных половиц, так звучали её волосы под его пальцами.

– Сегодня я отправила в ту галерею в Москве, про которую я тебе рассказывала, свою картину, – поспешно выговорила она и замерла в ожидании приговора. Чувство счастья, радужные переливы в эту секунду покинули её.

– Теперь ты уже и в Москву собралась?! – Богдан отстранился. – Мы же дальние города даже не рассматривали! Ладно, обсудим это позже.

В этот день перед сном ей вспомнилось то роковое падение с лестницы: она вглядывалась в каменное лицо Давида, когда поднялась мелкая вибрация. Это вибрация становилась неукротимее, сильнее, отчего волосы на голове в секунду наэлектризовывались. Янита не спеша протянула руку, чтобы коснуться скульптуры, но Давид надул щёки и сложил губы трубочкой. От ужаса девочка попятилась назад, забыв, что позади неё лестница. На секунду она зависла в воздухе, пытаясь удержать баланс, но Давид, в конце концов, выдохнул.

Чёрное небо, розовое море

– Закрывай дверь, закрывай! – радостно кричал Яните отец, вбегая в квартиру и придерживая руками автомат.

– Что это?

– Отнял. Тупицы юные совсем не шарят, кто перед ними, – ухмыляясь, поставил автомат в угол и скинул китель. На лице красовался фингал.

– Ты о ком? Ты отдашь его?

– Дай пудру глаз замазать, – проговорил отец, разглядывая себя в зеркале.

Девушка пошла к шкафу, достала косметичку.

– У нас не будет проблем? – спросила она таким тоном, словно это она была родителем.

 Яня уловила в глазах отца озорной огонёк, так отражалась невозмутимая уверенность в собственной правоте. В нём не было злости, только ребячество, поэтому она невольно улыбнулась.

В эту же секунду раздался дверной звонок.

– Прыгай в окно! – смеясь, произнёс счастливый отец.

– Но я только начала рисовать.

– Иди! – настойчиво повторил он.

Яня замешкала, тогда отец подтолкнул её к двери в комнату. Обречённо вздохнула и, не взглянув на рисунок, где залитые солнцем поля искали своё продолжение, взяла сумку и открыла окно. Хоть они и жили на первом этаже, прыгать было страшно. Раздался ещё один звонок, и Яня выпрыгнула.

– Чёрт, – сказала она, взглянув на свои сине-розовые носки. Она достала телефон и, помедлив, набрала номер однокурсницы, что жила возле института. – Привет. Ты в общаге? Не одолжишь кроссовки?