Ради общего блага (СИ)

Иногда мне стоило огромного труда просто заставить его поесть или выйти на прогулку. Бывало, целыми днями Заганос только спал, или просто лежал на койке, уставившись в одну точку, или разгадывал головоломки из журналов. Скорее всего, еще и истощение давало о себе знать. Я ведь помню, как ему приходилось в последний месяц.

В эти недели мы почти не разговаривали. Хватало взглядов, незначительных прикосновений. Почему-то здесь, в этой тишине и тесноте, даже говорить не хотелось. А если мы все же говорили о чем-нибудь, то никогда не вспоминали Хейлшем. Редкий случай в моей практике помощника.

Я старалась быть как можно более незаметной. Как вещь, о которой вспоминают, только когда она нужна. Сливаться с серыми стенами, но в то же время, если кому понадобится, быть на подхвате. И наблюдать за всем, что происходит.

Донорам после операций, и правда, часто отказывали в достаточном количестве обезболивающих. Лекарства явно уходили на сторону. Но как?.. Стремясь это выяснить, я оставалась на ночные смены в клинике. Приметила несколько закоулков, где могла спрятаться и записать разговоры на диктофон в телефоне. Хотя с этим следовало быть осторожной. Я сбрасывала записи в файлообменник и тут же удаляла их и чистила историю.

Томми ни о чем не догадывался. Но когда я заезжала к нему, выжатая как лимон после суток на ногах или взволнованная перед очередным днем во Втором королевском, он обнимал меня и в отчаянии шептал:

- Кэт, что с тобой делает эта работа,… может, еще не поздно хотя бы отказаться от самых трудных доноров?

- Мне не трудно, милый, - я качала головой. – Я делаю то, что должна. То, что правильно.

Нельзя ему знать, что я предаю наши идеалы, наше воспитание, всё то, во что мы верили. Он слишком добр и чист для такой правды.

Рождество мы провели вместе. Неслыханная удача – у нас совпали вечерние дежурства в Сент-Чарльз. И пусть у нас у обоих были тяжелые доноры, мы то и дело заходили друг к другу, помочь в работе и просто перемолвиться и переглянуться лишний раз.

Ближе к ночи, когда наши подопечные заснули, я заглянула в палату, где ночевал Томми. Он лежал на койке, одетый, и крепко спал. Мне, наоборот, не спалось. Но я прилегла рядом, поцеловала его в щеку, обняла…

«Я никому, никому тебя не отдам. Я слишком долго разрешала людям и обстоятельствам разделять нас».

*

В праздничные дни от веселья, часто подкрепленного крепкими напитками, люди болтают больше обычного. А особенно, если есть благодатная тема вроде чьей-то женитьбы, развода или измены… здесь не нужно даже расспрашивать. На любой работе найдется человек, который всё знает о коллегах, иногда и не только нынешних, но и бывших и их приятелях, и обрадуется новому слушателю. В Сент-Чарльз таким был диспетчер дядя Боб – все к нему обращались именно так. К этому добродушному толстяку прибегали занять всякую мелочь вроде таблеток от головной боли, салфеток или пары фунтов в долг, парни заглядывали к нему в свободную минуту поболтать про футбол. Дядя Боб знал всё обо всех, и стоило мне пару раз сбегать по его поручениям и перекинуться с ним словечком-другим, он стал называть меня «деткой» и бесхитростно высказывал всё, что приходило ему в голову.

- Тебе, детка, в одном повезло. Такие, как ты, не выходят замуж и не рожают детей, - бывало, говорил он. – От брака проблемы одни. Теща мне уже пятнадцать лет покоя не дает, самая настоящая террористка! А наш дом попробуй, продай или разменяй. Все риэлторы говорят, что слишком большая площадь и неудобная планировка.

Про тещу и огромный, старый, прочный, но не очень удобный дом дядя Боб мог рассказывать сколько угодно, плавно переходя от этого на истории других знакомых и знакомых знакомых. Так я и узнала, что у Элен Пирс («ты ведь бываешь во Втором Королевском, детка, может, вы пересекались») муж намного старше ее, и она изменяет ему с молодым парнем. А парень играет в карты на каких-то подозрительных квартирах,… постоянно просит у нее деньги!

Дальнейшее было делом терпения и случая. Я помогала Элен в работе, когда у нас совпадали смены, помогала ей днем скрыть отлучки на час-другой от врачей и медсестер… так и выждала необходимые мне пару часов в ночной смене.

Правда, еще неделю после встречи с мистером Райтхеном меня трясло. Каждый раз, когда я засыпала, то просыпалась от кошмаров о том, что всё вскроется.

Я не знала, что может быть с донором, которого поймают на серьезном проступке. Таких случаев просто не было, на моей памяти точно. Сама удивляюсь: в Коттеджах, к примеру, большую часть времени мы были предоставлены самим себе – но никому и в голову не приходило принести алкоголь, или сигареты, или книги, о которых отзывались как о «неподходящих для порядочных парней и девушек» учителя из Хейлшема. Что-то в нашем воспитании, в глубине наших душ удерживало нас. А чтобы кто-то из наших решился на более серьезный шаг… невероятно!

*