- Хватит, дорогой!.. – умоляюще воскликнула «моя» мать. – Мальчик и так еще слаб…
- Помолчи, Айлин! Он для тебя всегда был слабым и беспомощным, вот и вырастила. Запомни раз и навсегда, Мехмет, это уже последний раз, когда я вытаскиваю тебя за уши из ямы. Реальная жизнь – это не твои дурацкие стрелялки, возможности сто раз погибнуть и воскреснуть, у тебя нет. Из твоего клона извлекли всё, тебя так перепрошили, как никого в Британии не прошивали. И заказывать новую копию я не буду. Хватит.
- Да, папа, - покорно сказал я.
- Когда тебя выпишут, ты переоформишь документы, возьмешь девичью фамилию матери и будешь жить у ее родных в Ницце. Год, два, три – сколько понадобится, чтобы скандал утих. И будь добр получить хоть какое-нибудь образование! Конечно, ты и раньше был не семи пядей во лбу, а уж чего от тебя теперь ждать, страшно подумать… но хотя бы какой-нибудь колледж искусствоведения или философии будь добр закончить, чтобы хоть перед людьми видимость была.
- Хорошо, папа, - согласился я и зажмурился.
Голова раскалывалась.
Айлин Бали расплакалась, прижимая мою ладонь к своему лицу. Мне стало страшно. Она любила своего сына, каким бы выродком тот ни был. Она хотела верить, что ее ребенок выживет и исправится. И что бы я ни думал об обмане, в который меня втянули, и о своей вине, я не мог лишать ее надежды и смысла жизни.
*
Айлин навещала меня почти каждый день. Кормила меня, рассказывала о «моем» детстве, говорила, что не верит в то, чтобы я сам хотел творить жуткие вещи, это всё виновата дурная компания, с которой я связался, и нам повезло, что я их теперь не помню. «Слушайся отца, он тебе добра желает, хоть и держит в строгости». Понемногу я к ней привык и уже ждал, когда она приедет, будто она на самом деле была моей матерью. Но ведь, если так подумать, мы и правда родные…
Семье Бали пришлось нелегко, но аварию признали несчастным случаем из-за неисправности механизма, а меня – «неподсудным по причине нарушений психического здоровья». Этот статус лишал меня возможности получить водительские права, работать в сфере финансов, вступить в политическую партию… но по сравнению с ограничениями, которых была полна жизнь донора, эти значили так мало!
Иногда мне казалось, что я с ума сойду от вынужденного бездействия и необходимости притворяться слабее, чем я есть на самом деле. И я не знал, что сейчас происходит с моими близкими по прошлой жизни.
Жива ли Ханна? Работают ли Кэти и Кэрри помощницами, или получили извещения?
Где теперь Заганос и что с ним?.. Как мне смириться с мыслью, что мы никогда не увидимся, не будем спорить о самых разных вещах, что я не буду засыпать, склонив голову ему на плечо…
Всё это уже не вернется.
Он говорил мне: «Ради меня ты должен уйти в мир «снаружи». Ради меня ты должен жить, жить долго, без угрозы выемки и завершения».
Но проходили дни за днями, а мне казалось, что я ушел на пепелище, на руины чужого дома.
Если бы не мама – я привыкал звать Айлин матерью – не знаю, что было бы со мной. Она не знала истинных причин моей тоски и предполагала, что мне больно из-за того, что отец напоминает мне о моем незавидном прошлом. Но как бы там ни было, она пыталась меня приободрить, читала мне книги или включала фильмы, рассказывала о своей жизни и о городах, в которых побывала. Я больше молчал, боясь выдать себя. Наверное, во время операции умер не только настоящий Мехмет Бали, но и прежний я: я стал немногословен и осторожен. У меня не стало вообще никакого прошлого – только та жизнь, которая длилась сейчас.
========== Глава 40. Доминик Райтхен ==========
Первая подмена прошла так гладко, что я даже удивился. В клинике дело удалось сохранить в узком кругу посвященных. Мальчишка, естественно, молчит, как рыба, а дальнейшее, без сомнений, довершат родители, вознамерившись вытащить сына из плохой компании и отправить его туда, где ни его не знают, ни он никого не знает.
После такого качественного дельца я уже предчувствовал, что, по закону подлости, дальше нас ждет полная жопа. И чутье меня не подвело. Уэсли начал «прокачиваться» во Втором Королевском Госпитале. Из четырех специалистов, работающих с самыми богатыми пациентами, к которым в перспективе мог обратиться министр, доктор Мерсер был самой неподходящей кандидатурой для наших планов. Ему нынешняя система была выгодна, и все новые разработки он рубил на корню, пользуясь самыми гнусными методами, чтобы топить талантливую молодежь, а самому оставаться при наградах и деньгах. Доноры в его клинике содержатся, как в концлагере. Полагаю, ВИП-клиентура об условиях в донорских блоках даже не знает, - а зачем? К тому же, такие типы умеют вложить средства в корпуса для выгодных пациентов и дать понять, что здесь к ним проявят максимум внимания.
Крис как-то говорил о Мерсере: «Богатые пациенты на него не жалуются, но на безопасность донора ему плевать. Он считает, что расходный материал есть расходный материал, ну, в самом худшем случае еще копию закажут».