Ради тебя

— Я не знаю, как тебе растолковать! — Тиль схватилась за лоб, развернулась, топнула, подняв фонтан брызг. — Рядом с тобой жить, всё равно, что постоянно навытяжку. До одного я уже пыталась дотянуться, ничего не вышло. Но ты-то… Знаешь, чужая любовь может стать худшим наказанием. Не знаю, как ещё объяснить.

— Не надо. Я, кажется, понял. Прости за назойливость, — кивнул Карт. Теперь он под ноги смотрел, головы не поднимая. — Собственно… Да нет, не о чем говорить. Не против, если уеду утром?

— Не против, — пробормотала Арьере.

— Ну, тогда… — кажется, Крайт пятернёй прочесал волосы. Впрочем, может, он зачем-то другим руку поднял. — Н-да, это тоже из романа. Ладно, и безупречные бывают банальными. Прощай, Тиль?

— Прощай, Карт.

Дождевые дорожки, бегущие по лицу, стали горячими, очень-очень солёными и мутными. Но сейчас это было совсем не лишним: вода мешала видеть.

13 глава

Вероятно, дети были в восторге от доктора Суртюра. Именно такой врач и должен пользовать малышей: маленький, даже ниже Тильды, тощенький, похожий на кузнечика. А круглые очки вкупе с ухоженной козлиной бородкой и зачёсанной на лоб реденькой чёлочкой при полном отсутствии волос на макушке, делали его немного нелепым, но милым. Говорил он тихо и вкрадчиво, скорее даже журчал успокаивающе. А ещё имел привычку постоянно трогать собеседника за локоть мягонькой ручкой.

И, вообще, его так и тянуло назвать «доктор Суртюрчик».

— Милая барышня, почему меня сразу не вызвали? Боялись побеспокоить? — врач поверх очков глянул на Арьере укоризненными, красноватыми кроличьими глазками. — Ну что вы, право слово, приходить на помощь пациентам сразу же — сразу же, вы слышите? И днём, и ночью, и в вёдро, и в зной — это моя прямая обязанность. А порой промедление равно смерти, об этом тоже стоит помнить.

— Видите ли, я не знала, когда он вернулся, и была уже у себя, — заторопилась Тильда, оправдываясь. — Наш дворецкий заподозрил неладное, но кузен отказался от помощи. А ночью ему стало совсем плохо, но Джермин побоялся мне сказать… Я тот час послала, как узнала.

— Ну, не волнуйтесь, не волнуйтесь, а то и с вами нехорошее приключится, — доктор успокаивающе похлопал Тиль по локтю. Подвёл к креслу, усадил почти силком. Сам рядом присел, наклонив голову к плечу, прислушался к пульсу, но часов при этом почему-то не достал. — Вам сколько лет, милая моя? Не рожали?

— Нет, — оторопела Арьере.

— Девица? — деловито поинтересовался доктор.

— Нет. Какое это имеет отношение к Карту? — спросила Тильда, начиная подозревать самое нехорошее.

— Абсолютно никакого, — ласково признался врач, наконец, отпустив руку Тиль. Суртюр снял очки, протёр полой сюртука, сунул обе дужки в рот. — Дело в вас, милая моя. Видите ли, я убеждён, что женщины, отказывающиеся от счастья материнства, сознательно обрекают себя на раннее увядание. Ваша нервозность и несколько истеричные реакции свидетельствуют о…

— Доктор, давайте обо мне потом, — взмолилась Арьере. — Что с кузеном?

— Вашим кузеном? — врач недоумённо похлопал морщинистыми, лишёнными ресниц веками. — Ах, да-да, господин Крайт. Боюсь, милая моя, порадовать вас нечем. Подозреваю, что это инфлюэнца[1]. Видите ли, в Арьергерде уже имеется несколько заболевших. Правда, данное явление может носить случайный характер, такое бывает. Вот вам, к примеру, три года тому назад…

— Инфлюэнца, — повторила Тиль, откидываясь на спинку кресла, и даже глаза прикрыла от облегчения, — выходит, зря перепугалась.

— Ну что вы, — укорил доктор, кажется, несколько обиженный за невнимание. — Благодарить Небо в нашем случае рано, слишком рано. Боюсь, положение господина Крайта совсем незавидно.

— Я понимаю, что это не слишком приятно, да и опасно. Но он ещё молодой сильный мужчина. Что ему простуда?

— Ох уж мне эти восторженные барышни! — мелко, будто сухой горох сыпя, рассмеялся Суртюр, не вынимая дужек из рта, но поглядывая лукаво. — Милая моя, если б бравая выправка свидетельствовала о здоровье, то я работы лишился. У вашего кузена очень нехорошие хрипы, очень. Честно говоря, я никак не ожидал увидеть столь, кажется, благополучного человека в таком плачевном состоянии. Верно, мне приходилось наблюдать и барышень из вполне достойных семей. Но то юные дамы, изнуряющие себя совсем неуместными…

— О чём вы говорите? — перебила мерное журчание Тильда. — При чём тут барышни?

— Да совершенно ни при чём, совершеннейше, — отпрянул доктор, с перепугу попытавшись очки на нос вверх ногами нацепить. — Видите ли, такими недугами обычно страдают люди неблагополучные. Знаете, непосильный труд, нерегулярное питание, отсутствие медицинской помощи, холод, опять же — всё это располагает. Здесь же мы имеем видного военного, не матроса какого-нибудь, не солдата.

— Вы же сами сказали, что он всего лишь простыл!

— Да, несомненно, — Суртюр одёрнул сюртук, видимо, пытаясь придать себе солидности. — Это сейчас. Но на фоне чахотки[2]…

— Какой чахотки? Он же не кашлял!