— У-у-у! — подает голос паровоз. И необъяснимо уже превращается в волчий голодный вой, от которого стынет между лопатками. Вой ближе, а пурга все яростнее пеленает небо и землю. И неизвестно, в какой стороне село. Сил больше нет.
— Петяшенька, братик, сгинем же!
А ты шагай, шагай.
— Не можу я.
— Сможешь. Давай руку.
Из снежной замяти навстречу идущим несется темный ком, хрипит.
— Ой, волки! — пугается младший братишка.
Но это Букет. Его они подобрали щенком, выкормили. Букет и указал дорогу домой. Как только нашел в такой буранище? Как не испугался волков?
А вскоре случилось, что перебили Букету ногу.
— Пристрелить придется, — сказал отец.
— Н-не дам!
Усадил Петюшка щенка в бочку, запаковал ему ногу в самодельный лубок и выхаживал все лето. А к осени, чуть прихрамывая, носился, высунув язык, Букет за своим лекарем. Тогда же и определилась будущая профессия Петюшки Чекурова.
— У-у-у! — Но это уже не волки, а пчелы.
— Лезь, Петяшка, собирай рой. Не бойся, лезь.
И вовсе не лезь, а слезай. И не Петяшка, а капитан.
— Слезай, капитан, чаек готов. Все царство небесное проспишь.
Набирая скорость, поезд торопится к Сталинграду. Впереди по всему горизонту уже вторую ночь растекается зарево.
Нашел свой медсанбат военврач в расположении 65-й армии генерала Батова.
И опять сутки за сутками у операционного стола.
— Жгут. Зажим.
И ставшее привычным:
— Военврача Чекурова в штаб.
Одно дело оперировать, другое — не менее ответственное и сложное — переправлять раненых в тыловые госпитали. Как переправлять? Чем? Железные дороги забиты и разбиты. На автомашинах? Не позволяют заносы, морозы.
Выход все же нашли. Летчицы авиационного полка Валентины Гризодубовой садились на своих «кукурузниках» на передовой, забирали тех, кого надо было эвакуировать, и на бреющем полете возвращались на тыловой армейский аэродром, куда тяжелые «дугласы» доставляли горючее, продовольствие, обмундирование. Они и забирали раненых, увозили на Большую землю (так по почину партизан стали звать глубокий тыл и фронтовики).
На краю армейского аэродрома и разместился эвакоприемник, которым командовал военврач Чекуров. Отправку раненых «дугласами» поручили ему.
В ту неделю лютовали морозы. Вихрилась поземка. В палатках эвакоприемника топились железные бочки, приспособленные под печи, и самодельные титаны из авиабомб. В них грели воду.
Взлетали, уходили в туманную изморозь «дугласы». Приземлялись, возвращаясь с передовой, «кукурузники». Один из них сел уже в темноте. Операцию раненому сержанту пришлось делать при свете фар, подогнав трехтонку к пологу палатки. Операция прошла удачно.
— Чайку не выпьете? — предложила Чекурову (оперировал он) медицинская сестра после того, как раненого прямо со стола унесли в самолет.
— Выпью.
Эмалированная кружка приятно грела руки. Из головы не выходил сержант. И уже не оставляла мысль, что оперировать такие костные повреждения, как у него, надо иначе. Но чтобы убедиться в правильности задуманного, нужна совсем другая обстановка, нужны сотни экспериментов над животными. И все же в душе крепла уверенность, что этими, еще не начатыми пока, экспериментами в будущем надо заняться. Конечно, если… Заключалось это «если» в том, что шла война, и, когда бомбили аэродром (как позавчера, например), бомбили и эвакоприемник.
Шла война.
Уже увезли на Большую землю гитлеровского фельдмаршала фон Паулюса и его генеральскую свиту. Уже неудержимо росло, ширилось наступление советских войск. И в воинском эшелоне, двигавшемся к Воронежу, снова на верхней вагонной полке отсыпался капитан. Шел, лязгая буферами, эшелон, пробираясь через станции с растолканными по запасным путям полуобгоревшими составами из теплушек. И на одном из крохотных разъездов этот эшелон разыскал «кукурузник». Самолетик приземлился у самого железнодорожного полотна. Летчик зашагал вдоль вагонов, заглядывая в каждый, и громко спрашивал:
— Кто здесь капитан Чекуров?
— Я Чекуров.
— Начальник санитарной службы фронта полковник Санович послал за вами. Полетим, товарищ военврач.
— Что ж, полетим.
Эшелон еще пыхтел на разъезде, а самолет уже взял курс на Поныри…
— Прибыл по вашему приказанию, — попытался отрапортовать, как положено по уставу, военврач. В ответ услышал очень мирное, отеческое:
— Садись, садись, Романыч! Ты думаешь, с какой целью я тебя из эшелона выхватил?
— Полагаю, скажете.
— Мудр ты, как я погляжу. Конечно, скажу. Ты же у нас дока по части эвакуации раненых. И на санях их по грязи увозил из-под носа у фашистов. И пароходами, и «дугласами» отправлял. А сейчас мы думаем поручить тебе организовать переброску раненых самолетами из Курска в Елец. В ближайшее время здесь, надо полагать, будет жарковато.
После не один том испишут историки, оценивая битву на Орловско-Курской дуге. И конечно же, никто из них не упомянет, что в одном из логов этой дуги укроется под накатами блиндажа небольшой медсанбат с эвакоприемником. Для истории медсанбат никакая не величина. А он был, нес свою службу, принимал раненых, перевязывал и отправлял в тыл.