Radical (СИ)

Оборотень погасил страстный огонь в глазах и встал рядом со мной, тщательно стараясь не прикоснуться, даже краем рукава, даже нечаянно.

- Я согласен. Это не месть, господин генерал. Но любовник для вас по интеллекту недалеко ушёл от табуретки, так оставайтесь совсем без него! Спите с Блэкхартом, бллин. Укусите его за жопу.

А вот теперь руки Кси протянулись к моей талии и уверенно обняли её. Я повторил его жест с секундным опозданием, потому что чуть не прыснул со смеху, позабыв, что, как приличный человек, ничего лишнего не услышал и ничьи мысли не читал. Отец безразлично пожал плечами:

- Эрик, твое желание исполнено. Вторую кровать в вашу комнату завезут завтра, а сегодня ещё побудете раздельно.

Он говорит, а его голос отчуждается... Мыслями генерал уже не здесь. А где? Я смелею от развратной близости любимого оборотня, от горячих бедер, нахально сжавших мое колено, беспрепятственно лезу Фрэнсису в голову... и застываю в нелепой позе, приоткрыв рот. А, собственно, я ожидал найти там что-то иное?

Гигантские клубы пыли, что заволокли меня резко, затмив само естество, а ещё тяжкий, закладывающий уши грохот и боль. Но боль без определенной окраски, просто тупая ноющая боль. Рухнувшая мощь, рухнувшая в никуда. Взорванный купол над проклятым городом. Взорвался в те минуты, когда я переживал позорный приступ похоти. Моя колыбель и колыбель навеки уснувшей расы... Я не прочувствовал гибельный момент, я был занят собой, теперь я лишь глотаю грязный воздух, взбитый винтами улетающих с места катастрофы вертолетов. Фельдмаршал знает всё без записей видеокамер и спутниковой связи, его больное сознание пронзает расстояние, и это жуткое видение – правда. Он не скорбит, но... мы все умираем для реальности, когда умираем в мечтах. А Сандре Льюна была сбывшейся мечтой. Почти сбывшейся, почти...

Ксавьер встревоженно переводит взгляд с его лица на моё, потом вздыхает и шепчет:

- Идём отсюда, родной. Я дам тебе другой мир вместо умершего.

Я послушно даю себя увлечь в его комнату, где он ложится на меня и начинает рассказывать. Без вступлений и пояснений. В его повествовании нет упоминаний географических мест, имён или исторических событий. Есть только мальчик, вступивший с миром в схватку вместо того, чтобы его, этот мир, полюбить. Кси некрасиво кривит губы, кусает их и волнуется, удлиняя паузы. Тяжелый жизненный урок усвоен. Любовь является движущей силой. Без неё всё обратимо в пустоту.

Я знал это давно. Жаль, Ксавьер узнал только сегодня, когда открыл гроб.

- Твоя душа – потёмки, как и любая другая. Но твое тело совершенно, Эрик, доведено до абсолюта, и я считаю, что единственной миссией Лунного города было произвести тебя на свет и взрастить. Эта миссия выполнена, и город больше не нужен. Ты со мной, значит, я – следующее звено. Или ты – связующее звено для меня с чем-то. В любом случае, Эрик, мы будем неразлучны все оставшиеся шесть дней до возвращения Ангела.

Его голос спокоен и сух, в какое-то мгновение я подумал, что злое альтер эго вернулось. Но Кси поворачивает голову, опускаясь холодной щекой мне на грудь, и засыпает. А я еще долго лежу без сна, брожу ладонью по его худой спине, глажу бока и тазовые косточки, сладко и остро выступающие, его волнующе раздвинутые колени... и его член. Пожалуй, последнее было лишним.

*

Потянулись странные бесконечные дни. Я запомнил их обрывками. Отца мы почти не видели, равно как и Блэкхарта. Зато из особняка Ксавьера к нам приехал Жерар, готовивший в десять раз вкуснее штатного повара. Два раза звонил Джонни Би, но Кси не пожелал встретиться.

Он сдержал свое обещание дословно. Мы почти не разжимали рук, блуждая по дому и саду, опустошали папину библиотеку, лёжа друг на друге крест-накрест, в ванную ходили только вместе, и даже в туалет... А ночью в его глазах появлялся кровожадный огонек, он ненасытно целовал, ласкал и терзал мое тело, я послушно задирал хвост, и он глубоко вылизывал меня там... но самого главного не произошло. Ксавьер останавливался, шептал скороговоркой: «Я не могу, ты не готов, я потерплю еще», – и продолжал более безобидные ласки. Были моменты, когда он грубо прижимался сзади, и его орган, раскаленный от похоти и твердый как камень, удобно припадал к входу... и я испытывал искушение двинуться, чтобы он насадил меня. Но так и не поддался этому.