Radical (СИ)

- Я не могу просить, чтобы ты женился на еврейке, но если ты хоть немного уважаешь…

- Мама, я ни во что не верю!

- …свой род и свои корни, то не будешь мешать свою кровь с язычниками.

- Так, как это сделала ты, да?

- Ксавьер!

- Почему бы тебе не рассказать об отце всю правду, особенно сделав ударение на том, какой он был козел и совсем тебя не любил, отказавшись обращаться в другую веру, чтобы жениться на тебе?

- Ксавьер!

- Жерар, проводи госпожу Санктери в ее апартаменты, с меня сегодня довольно.

- Сынок... – она посмотрела умоляюще, возможно, сожалея о крике. Возможно, притворялась – она большая лицемерка. Повар взял ее под руку, помог встать из-за стола... и я решился.

- А если бы случилось так, что я оказался… м-м… нетрадиционной ориентации?

Тисс споткнулась на ровном месте. Застыла как вкопанная, бледная такая, с виду спокойная... а потом неожиданно рванулась ко мне и вцепилась в горло. Жерар не сумел удержать её.

- НЕ СМЕЙ!!! НЕ СМЕЙ ДАЖЕ ДУМАТЬ, Я ТЕБЯ УБЬЮ! ЗАДУШУ, ЖАЛЕЯ ЛИШЬ О ТОМ, ЧТО НЕ ЗАДУШИЛА ПРИ РОЖДЕНИИ!

Перепуганный повар еле оторвал ее от меня и силком выволок из столовой. Сижу уже час, тихонько дышу, прокручивая в башке ее слова, рассматриваю их и так, и эдак. Страшно, но занятно. Появился новый интерес... но вопросы Тисс я задам потом, когда шея болеть перестанет.

Еще нашел в баре вермут и полный портсигар, пробую раскурить подарок кубинцев, которым настраивал сеть неделю назад… в какой-то другой своей жизни. Из груди готов вырваться плач. Я разорвался на части.

Я боюсь идти в спальню к Ангелу, оттягиваю до полуночи – одной половиной себя. Но у второй родилось мягкое щекочущее ощущение в животе, которое подсказывает мне, что теперь я готов. Хочу…

Хочу наперекор матери.

====== XVII. End of the line ======

PART

1: VIS-`A-

VIS

Я оставляю эту записку на столе для Жерара в надежде, что он найдет ее раньше.

Все, что произошло ночью, никоим образом не должно повлиять на наши с тобой отношения. Я хочу, чтобы ты, как и прежде, звал меня «мессир», подавал завтраки около девяти утра, выносил меня пьяного на террасу, а если я останусь один...

Ручка выскользнула, со стуком покатившись на паркет. Мой и так далеко не изящный почерк представлял на помятом листе записку умалишенного. Что я пытаюсь этим доказать? Что я не голубой? За что я оправдываюсь? За то, чего еще не совершил, но в чем уже раскаиваюсь? Если предстоящая ночь в компании с Ангелом доставляет мне такие мучения, может, не идти к нему? Но какой тогда смысл во всех этих приготовлениях?

Всё дело в детском капризе. Поступить так, как хочет мать, с точностью до наоборот. Значит ли это, что я нисколечко не вырос? И мне нужен изрядный пинок, чтобы совершить самый ответственный шаг?

А может, я зря боюсь. Переживаю и накручиваю себя там, где другие уже без оглядки прыгнули бы в постель к бледному порождению ночи и счастливы бы были оказанной невиданной чести переспать с существом подобного рода... покорились бы давно его кукольной красоте, его совершенству, преклонились перед его силой. Он... он ведь заведомо был победителем. И я поднимаю голову повыше, осознавая, как долго противился его воле и отказывал его желанию. А что в итоге? Я сдамся, как все? Нет, я так не хочу... буду до последнего держать круговую оборону... если смогу. Если получится. Если вообще останутся силы на сопротивление, если он не отберет их своими глазами-водоворотами.

По телу бегают мурашки. Я дописал записку повару, не выдержал, скомкал ее и бросил под стол. Найдет – хорошо. Не найдет – отлично. Пусть лучше не знает, о том, что я...

Шатаясь, иду в комнату, которая была моей в течение последнего десятка лет. Сейчас она другая, в ней витает материя хаоса, дух, жаждущий моей крови... то есть плоти. Я с ума сошел, я знаю. Толкаю дверь ослабевшей рукой и чуть не падаю. Не знаю, что я там ожидал увидеть, но спальня была спальней, на поле боя не походила, аккуратно сложенное одеяло лежало у изножья, что касается всего остального... Я, наверное, окончательно схожу с ума, потому что смотрю на него и раздеваюсь. Буквально впиваюсь лихорадочным взглядом в его неподвижно лежащие на щеках ресницы... а пальцы не справляются с пуговицами и молниями и срывают их. Страх заполняет меня до кончиков ногтей, я не чувствую под собой пола...

Простыни ужасно холодны. Мелко дрожу, касаясь обнаженной кожи Энджи. Он так спокойно спит, раскинувшись на моей кровати, его чертовы длинные ноги приманили меня... и я лег тоже. Лег рядом... наверное, он все-таки не спит. Он не может спать, он же упырь. Или может? Я не могу понять, ведь он так ровно дышит... я снова прикасаюсь к его груди и вздрагиваю. Ты... любишь меня, Ангел. Ты хочешь меня. И ты спишь. Но мне слишком страшно... на этих ледяных черных простынях.