Радиевые девушки. Скандальное дело работниц фабрик, получивших дозу радиации от новомодной светящейся краски

В таком состоянии и речи не могло идти о том, чтобы она занималась своими детьми, как ей хотелось, как им требовалось. Хотя у Донохью и не было денег, они все равно наняли домработницу. Эта няня, постоянно проживающая с ними, заменила Томми и Джейн маму. Кэтрин пыталась руководить воспитанием детей из своей кровати.

«Думаю, ей было невероятно грустно от того, что она не могла заботиться о своей малышке, – говорила ее племянница Мэри. – Ей удалось хоть немного позаботиться о мальчике, так что ему повезло почувствовать материнскую любовь. Это была невероятно грустная ситуация, грустная до невозможности».

Кэтрин держалась в стороне от своих маленьких детей не только из-за своего здоровья. Мэри Джейн по-прежнему была совсем крошечной, и ее мать ужасно переживала, что ее сияние, столь заметное в темноте, вредило ее малышке. «Они чуть ли не боялись, – вспоминала Мэри, – подпускать Мэри Джейн к матери. Они толком не понимали, как действует радий и на что он способен. Это было самое печальное».

«Мне так больно, – писала Кэтрин Перл, и, возможно, она имела в виду не только свое ноющее бедро и челюсть, – что временами моя жизнь кажется мне невыносимой».

Круглосуточно прикованная к кровати, Кэтрин все больше чувствовала себя одинокой. Шарлотта переехала в Чикаго, Перл жила далеко, в Ла-Саль. Девушки продолжали писать друг другу, но это было уже не то. Кэтрин воскликнула в своем декабрьском письме Перл: «Мне столько всего хочется сказать, что на бумаге этого попросту не выразить». От ее письма так и веяло одиночеством. «Я уже так давно не слышала и не видела никого из вас, девочки, что кажется, будто я пишу незнакомцу. Хотелось бы мне, чтобы мы жили поближе». Что ж, по крайней мере она могла по-прежнему быть с ними честной. «Что касается моего здоровья, – начистоту говорила она, – то я по-прежнему калека».

Из-за своей изоляции она понятия не имела, как продвигаются дела с иском. «Мы сами ничего не слышали от Гроссмана, и я в неведении, – написала она Перл. – Том сейчас без работы, а то я позвонила бы ему по межгороду, чтобы узнать, собирается ли он приехать. Странно, что он так и не написал, правда?» А Гроссман был просто слишком занят, чтобы писать. «Это первое из дел против Radium Dial, – позже говорил он, – и я ни перед чем не остановлюсь, пока не докопаюсь до всей правды задокументированных фактов». Он, однако, отправил девушкам поздравительную открытку, «пожелав счастливого Рождества и Нового года».

Кэтрин прислушалась к его совету сделать это Рождество счастливым. Хотя Том и был по-прежнему безработным, она написала Перл жизнеутверждающие слова: «Как бы ни было плохо под Рождество, не стоит жаловаться». Когда отец Гриффин пришел, чтобы причастить ее, Кэтрин прочитала Богу небольшую молитву и поблагодарила за всю его милость. Она, Том, Томми и Мэри Джейн, может, и жили в бедности, а Кэтрин к тому же болела, однако они все собрались вместе в Рождество, и за это она была просто безмерно благодарна.

Новый, 1938 год был целиком посвящен приготовлениям к слушаниям. Суд был назначен на десятое февраля, через шесть дней после того, как Кэтрин исполнялось тридцать пять. Гроссман был занят, как никогда, и теперь стал больше времени проводить в Оттаве, подготавливая женщин к даче показаний. Так как дело происходило зимой, а погода в Иллинойсе бывает суровой, порой ему приходилось прикладывать изрядные усилия, чтобы туда добраться. «Они мотались туда-сюда, – вспоминал его сын Лен. – Я знаю, что как-то раз дороги так замело, что ему пришлось арендовать частный самолет на два или четыре места, чтобы туда долететь». Это был типичный для Гроссмана экстравагантный поступок.

На следующий день после дня рождения Кэтрин вместе с Томом она с большим трудом добралась до Чикаго, чтобы обследоваться у трех врачей: доктора Лоффлера, доктора Далича (стоматолога) и доктора Вейнера; последний сделал рентгеновские снимки ее насыщенных радием костей. Эти трое врачей согласились дать показания в суде, основываясь на результатах обследования.

Они потрясенно смотрели, как Кэтрин, еле передвигая ноги, заходила тем субботним утром к ним в кабинеты. Она была, как вспоминал Сидни Вейнер, «женщиной, которая выглядела гораздо старше своих лет, и шла при помощи двух людей, крайне исхудавшая, с мертвенно-бледным лицом». У нее на теле не осталось ни капли жира. Так как она была не в состоянии есть – это приносило ей невыносимую боль, – ее вес попросту таял, и под свободно болтающимися на ней платьями остались лишь кожа да кости. Кэтрин знала, что сильно похудела. Но даже она была шокирована, когда встала на весы: она весила всего тридцать два килограмма.

Стоматологический осмотр Далича показал «полное разрушение ее нижней челюсти». Переломы привели к «смещению фрагментов кости» – вот почему Кэтрин то и дело доставала изо рта куски своей челюсти. Также, отметил Далич, наблюдались «значительные гнойные выделения и скверный запах».