Предстояло множество дел. Еще до конца лета Мартланд присоединился к кампании Кэтрин Уайли по внесению поправок в закон о компенсационных выплатах в промышленности. Вместе с тем юридические изменения были лишь частью требований. Девушки, которые теперь понимали, насколько непростительно беспечно компания относилась к их жизням, задавались вопросом, как руководство компании могло считать их расходным материалом. Почему элементарная человечность не побудила их положить конец смачиванию кистей губами?
Грейс Фрайер, к примеру, переполнилась злостью, когда в полной мере осознала своим светлым умом, что произошло. Потому что теперь она слишком уж отчетливо вспомнила тот мимолетный момент, который окончательно утвердил вину компании.
«Не делайте так, – однажды сказал ей Забин фон Зохоки. –
Прошло семь лет… И вот она в городской больнице Ньюарка. Теперь она понимала: фон Зохоки
У Грейс появилась возможность немедленно задать ему этот вопрос лично. Когда Мартланд тестировал ее и Кинту на радиоактивность в июле 1925 года, он был не единственным присутствующим. Фон Зохоки сидел тихонько рядом с техническим оборудованием, когда девушкам сообщили о том, что они умрут. И когда Грейс слушала слова Мартланда –
Еще не оправившись от полученных новостей, Грейс тем не менее выставила вперед подбородок и с типичной для нее решимостью смерила взглядом своего бывшего начальника.
«Почему вы нам не сказали?» – напрямую спросила она.
Фон Зохоки, должно быть, склонил голову. Заикаясь, он сказал что-то вроде того, что «был в курсе этой опасности», а также что «безуспешно пытался предупредить других членов корпорации». Ранее в тот год он сообщил Хоффману, что «намеревался исправить ситуацию, однако встретил сопротивление других членов корпорации, отвечавших за персонал».
Фон Зохоки сказал Грейс: «За этот вопрос отвечал не я, а мистер Роедер. Так как ситуацию контролировал он, [я] не мог что-либо с этим сделать».
Что ж, девушки определенно ничего не могли поделать со своими смертельными болезнями – да и фон Зохоки тоже. Он решил на себе испытать устройство, разработанное им совместно с Мартландом тем летом; возможно, просто ради любопытства, а может, из-за закравшихся подозрений, потому что в последнее время ему нездоровилось. Дыхание фон Зохоки, как оказалось, содержало больше радионуклидов, чем у всех, кого они тестировали до этого.
С самого начала Грейс стойко восприняла свой диагноз. Она была мужественна и не позволила прогнозу Мартланда повлиять на нее. Ей всегда нравилась ее жизнь, и, раз уж на то пошло, теперь Грейс стала ценить ее как никогда высоко. Так что она запрятала диагноз подальше в своей голове и продолжила жить. Она не перестала работать; она не поменяла своих привычек; она продолжала плавать, общаться с друзьями, ходить в театр. «Я не вижу смысла сдаваться», – говорила она.
Что касается Кинты, то, подобно ее подруге Грейс, она, как утверждалось, восприняла эту новость «храбро и с улыбкой». Будучи добрым в душе человеком, Кинта больше переживала не о собственном диагнозе, а о страданиях своих подруг. «Она зачастую выражала беспокойство, – вспоминала ее золовка Этель Брелиц, – потому что остальные были тоже больны». По крайней мере, ей с лечением помогал неизменный доктор Кнеф: летом зубы стали все больше ее беспокоить, и Кинта все чаще полагалась на Кнефа.
Почти сразу же после услышанных новостей Грейс, Кинта и Кэтрин Шааб задумались о подаче иска против