Кроме того, у нее была еще одна причина ходить на работу. Кинта заметила, что Грейс продолжала работать, «чтобы не быть обузой для своей семьи». По медицинским счетам Грейс задолжала почти 2000 долларов (26 800 долларов), и ее родители определенно были не в состоянии этот долг погасить. Тем не менее, даже если бы Грейс отдавала весь свой заработок, составлявший порядка 20 долларов (268 долларов в пересчете на современные деньги), на оплату счетов, ей потребовалось бы два года, чтобы покрыть задолженность. Она понятия не имела, где раздобыть деньги… ну, не считая одной идеи. К этому времени она уже почти год обращалась то к одному, то к другому юристу, причем делала это практически одна. Столкнувшись с повальными отказами адвокатов браться за дело, остальные девушки, казалось, сдались.
Альбине крайне нездоровилось; она виделась лишь с близкими друзьями и не могла покинуть дом из-за гипса. Джеймс Ларис делал все возможное, чтобы заставить улыбнуться свою жену. «Он подбадривал меня, – рассказывала Альбина, – и называл меня молодчиной», однако это не помогало. «Я стала обузой», – подавленно говорила она. Хотя ее сестра Кинта и не падала духом, ее проблемы тоже не шли на убыль: теперь обе ноги стали давать «белые пятна» на снимках, а Кнефу никак не удавалось сохранить ей зубы.
Что касается Кэтрин Шааб, то ее теперь и вовсе никто не видел: она сидела дома и отказывалась выходить. «В то время, как другие девушки ходили на танцы и в театр, встречались и выходили замуж по любви, – мрачно говорила Кэтрин, – я вынуждена оставаться здесь в ожидании мучительной смерти. Я так одинока». Она покидала дом, только чтобы сходить в церковь. Если раньше Кэтрин не отличалась особой религиозностью, то теперь она заявляла: «Вы и представить себе не можете, какое облегчение я получаю от посещения службы». Так как работать она не могла, счета за медицинские услуги приходили ее родным. Ее отец Уильям, которому было за шестьдесят, делал все возможное, чтобы помочь, однако сестра Кэтрин призналась: «Папе приходится нелегко. Он уже не может работать, как раньше».
Шло время, и, несмотря на растущие счета, девушки начали сомневаться, что судебный иск был правильным решением. Возможно, обвинять во всем компанию несправедливо? Потому что Кэтрин в конечном счете все-таки проконсультировалась с доктором Флинном – и его «непредвзятое мнение» заключалось в том, что «радий никак не мог мне навредить». Естественно, Кэтрин рассказала об этом остальным женщинам, тем самым введя их в замешательство. Как признавалась Альбина, «[мы] все посчитали немаловажным, что из нескольких лечивших [нас] врачей лишь один доктор Мартланд сообщил нам, что [наши] болезни были вызваны радиоактивным веществом». Из-за проблем со здоровьем и появившимися теперь сомнениями по поводу вины компании судебный иск был последним, о чем думали эти женщины.
Однако для Грейс Фрайер этот вопрос имел наивысший приоритет. Продолжая изучать местные газеты, она медленно переворачивала страницы, глубоко погруженная в раздумья. Как вдруг, к собственному изумлению, она заметила небольшую статью, затерявшуюся среди других. С трудом веря своим глазам, Грейс прочитала: «Иски по смертям из-за радия урегулированы».
Эти суммы были далеко не такими большими. Так, деньги, полученные Тео Кузером, едва покрыли 8904 доллара (почти 120 000 долларов в пересчете на современные деньги) долга за лечение Хейзел – особенно после того, как Калич забрал свои сорок пять процентов. Доля адвоката в этом иске была выше обычной, однако родным пришлось согласиться, так как, кроме него, никто не брался за их дело. В конечном счете у Тео осталось всего 550 долларов (7300 долларов), но это все равно было лучше, чем ничего.