Радин

стою я, значит, в Святой Кларе, жду мальчишку, который деньги принимает, реставраторов ругаю, что леса понаставили, к алтарю не протиснешься, а телефон в кармане звяк, вот же, думаю, не вовремя, а он все звяк да звяк, достала его из сумки, а там знакомый номер светится! хорошо, что рядом доски были сложены, а то бы я на пол села всем на потеху – на экране мерцает mestre mestre mestre, а я все кнопку нажать не могу, ну, говорю, не выдай, Святая Клара, и нажала все-таки

слушай, шмелик, сказал голос падрона, я не умер, живу возле порта, принесешь мне рубашки чистые, но так, чтобы дома не заметили, и белье, еще денег возьми, у меня в студии, в красном томике рибейру, выгребай все, что есть, я уже месяц ничего, кроме сардинок в томате, не ел!

вышла я из церкви и думаю: что падрон жив – это милость Господня, но почему же он сразу не позвонил, не признался? или он в грош меня не ставит? но пока домой шла – простила, он человек непростой, и деяния у него непростые

в тот день я дождалась, когда хозяйка угомонится, собрала мешок с бельем, пирога ломоть в кладовке взяла, паштетов разных, мешок на спину закинула и отправилась в порт, до меркадо на метро доехала, а дальше через мост и пешком

адрес он мне прислал, но я все равно заблудилась, уж больно глухие там места, явилась в хибару эту после полуночи, а там уж и свет не горит, стучала, стучала, открыл мне хозяин в одеяле, а за ним рыжий мужик маячит, падрон обнял меня голыми руками и смеется, зажигай, говорит рыжему, огни, будем ужинать, шмелик нам меду принес, шмелик у нас маленький, но быстрый, вжжжик! и он уж тут как тут

Лиза

До площади я шла пешком с песней «Il a neigé sur Yesterday» в наушниках, а там увидела безработного танцора, который устанавливал колонки на парапет, в колонках тихо булькал Гардель. На парне были лакированные туфли и фетровая шляпа, и сидело все ловко, залюбуешься.

А где твоя партнерша, спросила я, забыв, что мы не знакомы. Ее взяли в новую труппу в Коимбре, сказал он весело, теперь вот с ней работаю. Он кивнул на раскладной стул за своей спиной, и я засмеялась, кажется, в первый раз за всю весну. На стуле, подвернув ногу, сидела кукла в шелковом платье, из платья вываливались набитые ватой груди. Ее тоже Мирка зовут, сказал парень, поклонился и звонко щелкнул подтяжками.

Я снова засмеялась, но вспомнила, куда иду, надела наушники и свернула на набережную. В чайной было полно народу, и мы с русским говорили вполголоса, склонившись над столом, будто заговорщики у Рембрандта. Лицо у него открытое, тонкое, сразу видно, питерский, но в голосе та самая усталость, которую я различаю сразу, как заключенный различает шаги охранника. Вечное, как сырость, беспокойство.

В старом травнике, найденном на бабкином чердаке, я прочла, что вьюнок означает покорность, желтая герань – трезвый рассудок, ноготки – беспокойство, а тамариск – преступление. В этом парне было все, кроме желтой герани, он мог оказаться наемным убийцей, писателем, безработным актером, но я с первой встречи знала, что он не в себе.

В тот день он расспрашивал о Понти, хотя в прошлый раз сказал, что наняли его совсем для другого. Ну и пускай себе. Ничего не принимай за чистую монету, говорила моя мать, даже чистую монету! Когда в прошлый раз он сказал, что Ивана видели зимой на бегах, я еле сдержалась, чтобы не заорать от радости, а минуту спустя горе накрыло меня так плотно, что все звуки исчезли. Мой парень играет, он позвал к себе австрийца, они вместе в Коимбре, а я ничего об этом не знаю?

Какая же сволочь, подумала я, отвернувшись от русского, широко открыв рот и приставив язык к небу, какая же сволочь этот Крамер. Звуки вернулись, слезы подошли к глазам, и я смогла продохнуть. Потом я выпила чаю, вытерла глаза и вспомнила, что Крамер мертв.

Радин. Пятница

– Послушайте, чего вы за мной ходите? – Она воинственно задрала подбородок, засунув руки в карманы платья, похожего на мешок из-под муки. Радин уже видел это платье, оно висело на вешалке в комнате, где он дожидался Лизу примерно полчаса.

Когда он пришел, съемки еще продолжались, его не пустили дальше гардеробной, так что он сел в кресло напротив зеркала. Он успел понюхать несколько флаконов и пролистать журнал мод, когда дверь хлопнула и в комнату вошло несколько полуголых девиц, пахнущих искусственным загаром. Девицы принялись снимать грим, не обращая на Радина внимания, в полуденном свете их тела казались оранжевыми.

– Скажите, там еще надолго? – Он обратился к ним без смущения, потому что в холле вся стена была занята водопадом, и тот, второй, уже пришел ему на смену. – Я жду свою девушку. Мне сказали, что здесь снимают для журнала «Bemvestir».

– Уже закончили, – лениво ответила одна из девиц, снимая одежду с вешалки, – но вы лучше внизу подождите. Амир не любит посторонних!

Радин вышел в коридор, закрыл дверь и сел на ступеньки. Невнятная музыка из бумбокса сменилась прохладным плеском струй. Когда Лиза появилась, он был готов ко всему, но все же удивился: ее лицо было покрыто сусальным золотом, как елочная игрушка.