Радин

Понти я увидел издали, на засаженной кипарисами дороге, он шел по склону холма со своим лабрадором, а я смотрел на него и думал о затее, в которую я, понятное дело, вписался от отчаяния, а он – зачем? Что он хочет показать, сбросив в реку тело в красном свитере? Почему все эти бесчисленные кураторы держат зрителей или там читателей за кухаркиных детей, у которых нет ни чести, ни вкуса, ни любви к прекрасному?

Понти уже поднялся на мост, собака бежала на шаг впереди, на лабрадора она не тянула, вылитый барбадо де терсейра. Я перевесился через перила, чтобы он не видел моего лица, хотя это было глупо, в конце августа нам все равно предстояло увидеться. Будто двум шпионам на мосту через реку Хафель. Я думал, он пройдет мимо, но собака резко рванулась ко мне, и мой объект, растерявшись, выпустил поводок.

Барбадо унюхал гостинец, который я припас для Динамита, подбежал и принялся прыгать на меня, тыкаясь мордой в нагрудный карман. Мозговая косточка и утиное крылышко – я бы на его месте тоже прыгал. Понти подобрал поводок и намотал его на руку. Простите, сказал он, не понимаю, что на него нашло.

– Ваш пес напомнил мне другого пса, – я повернулся к нему лицом. – Тот всю жизнь бегал за механическим кроликом и ни разу его не поймал. Его скоро спишут по старости и дадут ему снотворное.

– Что такое? – Он остановился, придерживая поводок. – Что вы сказали? Вы иностранец? У вас проблемы?

– Слишком много вопросов. – Я снял свою куртку, измызганную собачьими слюнями. Меня давно никто не спрашивал, нет ли у меня проблем. Не знаю почему, но мне хотелось ему нахамить.

– Я могу вам помочь? – Он сделал шаг в мою сторону.

Я стоял по струнке, сжимая куртку в руках и задрав подбородок, ни дать ни взять вольноопределяющийся на перроне. Собака скулила и тянула поводок, я чувствовал, как в нем разгорается любопытство, и не отводил взгляда. Никогда не думал, что португальский старик с костистым носом напомнит мне отца, от этого меня прямо затошнило, а тут еще солнце вышло из-за холма и светило мне прямо в глаза. Некоторое время мы оба молчали, он мог еще повернуться и уйти, но он сделал еще один шаг и улыбнулся.

Радин. Четверг

Если верить поэту, Лиссабон безмятежен и безмолвен, обморочный пульс его медленной жизни слаб и редок: в апреле он бросает работу, чтобы следить за возвращением ласточек. Что до Порту, то его никто не воспел, придется мне самому.

Радин стоял в трамвае без дверей, держась за поручень и глядя на плоскодонные рабелуш, заполненные туристами. Ему давно хотелось прокатиться на такой лодке до самого устья, но сегодня не получится: берег Гайи затянуло дымкой, значит, к вечеру снова польет.

На остановке он долго искал проездной, и, обнаружив сложенную вчетверо сотенную в кармане джинсов, просто глазам не поверил. Это была заначка для игры на бегах, она пролежала всю неделю в обнимку с пятаком и нашлась как раз вовремя.

Теперь можно еще раз позвать Лизу в чайную, подумал он, расправляя банкноту с барочным мостом. Сидеть там, пить чай с сердитой Лизой, смотреть в сизый крапчатый холод зрачка – это все, чего я хочу. Хочу быть Болванщиком, для которого чаепитие длится бесконечно.

Возьмись я писать роман об этой истории, непременно сравнил бы себя с королем Витторио Амадео, висящим на ремнях в деревянной машине. Чтобы машина двигалась, следовало крутить огромные колеса, но руки у короля ослабели, и он вечно ждал, чтобы ему помогли. Мне тоже все время помогают, подталкивают, но я все никак не доеду до собственной комнаты. Хотя можно посмотреть на это иначе: мне мешают, вставляют в колеса палки, а я потихоньку продвигаюсь.

Трамвай немного притормозил возле музея, и Радин спрыгнул с подножки. Лиза была права, когда сказала: вы все равно не разберетесь. Куда пропал тетрадный вор, назвавшийся Салданьей? Для чего он отправил меня в галерею с текстом, похожим на монолог пожарника из «Лысой певицы»? Чем больше рыжиков, тем меньше кочерыжек!

Радин сам не заметил, как дошел до поворота в Старый город, здесь было темнее, чем на набережной, фонари еще не зажглись. Почему я не сказал Лизе, что ее парень погиб? Я должен был найти слова, чтобы все описать: свитер, который был выбран с той же целью, с какой фокусник размахивает красным платком, телефон, оставленный на клумбе, и замешательство человека, ждущего дублера в условленном месте.

На площади Радин выкурил сигарету, глядя, как старики играют в петанк. Один из играющих показался ему похожим на Мендеша, сизый загар, твидовая кепка, он хотел окликнуть его, но понял, что ошибся. Завернуть бы сейчас под мост и распить с клошаром бутылочку, думал Радин, проходя мимо крыльца винотеки, где хозяин зажигал смоляные факелы. А еще лучше – вернуться в калабрийское лето, полное птичьего шума и озарений, в то самое лето, где я выдавал себя за двух людей сразу, а сам был кем-то третьим, прохладным и удачливым в любви.