Радин

– Как вы меня нашли? – сказала она нетерпеливо. – Ах да, вы же сыщик.

– Я не сыщик.

– А кто же? – Она кивнула выходящим девушкам с одинаковыми холщовыми сумками, на сумках было написано escola Rhea Silvia.

– Я сам не знаю, кто я. Очень надо поговорить.

– Ладно, пойдемте ко мне, донесете реквизит. – Она кивнула на сверток с какими-то войлочными хвостами, стоявший у стены. – Вот только грим сниму, а то лицо чешется.

– В свертке тоже что-то модное?

– Нет, балетное. Я же с репетиции пришла. Мастер считает, что мы должны все делать сами, даже костюмы подгонять. По дороге купим поесть, с утра ни крошки во рту не было!

Они успели на автобус, идущий на холм, вышли на руа Флер и купили пакет горячих булок с изюмом. Всю дорогу Лиза молчала, вынимая из пакета бриоши и сосредоточенно их поедая, возле дома с желтым брандмауэром она выбросила пакет и сказала, что живет на последнем этаже. Лестница была узкая, со множеством поворотов, Радин нес сверток перед собой, мягкий мышиный хвост щекотал ему шею. Наконец высокие окна сменились бойницами, а ступеньки стали щербатыми.

Что я буду делать, думал он, минуя девятый вираж, за которым маячил еще один, что буду делать, если все же получу тетрадь от Салданьи? Совершенно ясно, что продолжать роман не имеет смысла. Похоже, все, что я делал в последние месяцы, не имело смысла. Зато сейчас его навалом. Целый пакет щекотных войлочных смыслов. Даже в шагах у меня за спиной есть смысл, даже в этом здании, построенном не иначе как по книге Дюрера «Руководство к укреплению замков и теснин».

Войдя в квартиру, Лиза сняла туфли, взяла у него сверток и сделала знак располагаться. За трескучими жалюзи из белых дощечек обнаружилась кухонная ниша с газовой конфоркой и некоторое количество грязной посуды.

– Какая славная у вас гарсоньерка, – сказал Радин, сбрасывая мокасины и садясь на пол, потому что стульев в комнате не было. Пол оказался теплым, пробковым, от двери прямо по полу тянулись две трубы. Лиза собрала посуду, поставила миску на душевой поддон, включила душ и встала на колени. Радин потянулся было за наушниками, но передумал.

– Вы знаете, что лорд Кейнс, женившийся на русской балерине, в письмах называл ее my dear Leningradievna? – Он пытался перекричать бегущую воду. – Мы с вами выросли в одном районе, между прочим. Я на Малом проспекте родился, только раньше лет на пятнадцать.

– А выглядите как провинциал. – Она поливала посуду из душа, будто мыла большую, послушную собаку.

– Просто я всю неделю хожу в одежде с чужого плеча, – произнес он, едва ворочая пересохшим языком.

У стены, закрытой старинным гобеленом, стояла лежанка, нижняя часть гобелена служила покрывалом. Тут они спали вдвоем, подумал Радин, глядя на ткань, шершавую от вышивки. Летит птица крутоносенькая, несет тафту крутожелтенькую.

– Как продвигается расследование? – Лиза закончила с посудой, сложила ее в сушилку и поставила чайник на огонь. – Есть новости?

– Вчера я навещал сеньору Понти, и мне отказали от дома.

– Ну, это можно понять. Я вот тоже подумаю и откажу вам от дома.

– Сначала я должен сделать что-то непростительное.

– Уверена, вы это умеете. – Она принесла две чашки на раскладном подносе и поставила его на пол. – И что же вы совершили в доме у почтенной вдовы?

– Сказал ей правду. А потом засомневался, но было поздно.

– А знаете, что о ней говорит ее муж? То есть говорил.

– Откуда мне знать? – Он попробовал чай и удивился привкусу ромашки.

– Есть такой итальянский город Крако, в котором никто не живет. Что вы морщитесь, невкусно? Люди покинули его из-за оползня, побросав свои пожитки. Можно приехать туда и купить билет у экскурсовода, он проводит вас по площадям, покажет скелеты кроватей и ржавые газовые плиты. Из моей жены, сказал однажды Понти, вышел бы отличный экскурсовод для города Крако.

Гарай

В тот вечер мы поехали вдвоем, потому что он боялся, что вернется жена, и попросил меня постоять на атасе. Когда я спросил, почему он не может войти в собственный дом, он начал мямлить и в конце концов признался, что выставка полностью в руках этой бабы Варгас, а она хочет фейерверка. Не просто показать картины, а умыть весь город, так чтобы наутро ни одна, даже самая завалящая, газетка не вышла без заголовка: Ele está de volta! Понти жив и он вернулся!

Через неделю я должен отправить ей готовую серию, сказал Шандро. Разумеется, она хочет все восемь картин, включая голубую; но если я покажусь дома, жена закатит такую истерику, что слышно будет на испанской границе. Сейчас на вилле никого нет, мы возьмем холст, отправим фургон в галерею, а в январе я восстану из мертвых и в белом смокинге приеду на открытие.

– Ты что, жене даже записку не напишешь? – спросил я, когда мы ехали по ночному городу на старом форде Рене. – Она ведь считает тебя мертвым. Нельзя так поступать с женщиной, с которой прожил без малого двадцать лет.