Радин

почему моя жизнь так изменилась, думаю, почему так сердце опаршивело? я ведь все делаю по любви, по закону, значит, сердце должно быстрее стучать и веселье в нем мячиком прыгать, а я сижу на железном стуле, выдираю мякиш из булки, думаю, что сыщику соврать, чтобы он гарая нашел, и как мне потом этого гарая убить

жаль, что хозяйка не справилась, понапрасну на кухне все кастрюли поганой травой провоняли – в тот вечер у него глаза на лоб вылезли, из всех отверстий черное потекло, ну, думаю, все, кончается раб твой, Господи, но куда там, оклемался и сбежал!

придется мне самой это дело до ума доводить

Радин. Пятница

Завтра пойду в мастерскую, заберу портрет танцовщицы и найду пропавшие холсты, думал Радин, помешивая свой коричневый суп. На пакете было написано: суп, который построил Британскую империю. Это был последний пакет в коробке с супами, трюмы опустели, остались только сушеные фрукты.

По дороге домой он завернул на площадь, где давно приметил магазин для охотников, купил там карманный фонарь «EagleTac» и всю дорогу домой доставал его из пакета и восхищался черной литой рукояткой. Продавец говорил про люмены, влагозащиту и фильтры, но Радин не слушал – рукоятка ложилась в руку будто оружие, как он раньше жил без этой штуки? Завтра нам пригодятся все четыреста люмен светового потока, думал он, завтра обследуем подвал, чердак и флигель в саду.

Радин съел пару ложек супа и вылил остатки в раковину. Потом он взял гроссбух и устроился с ним на подоконнике, вытянув ноги и упираясь ступнями в стену. Наверное, хозяин квартиры тоже так сидел. Судя по одежде, мы с ним одного роста, и плащ Понти нам обоим великоват. Зато в полицейском участке послужил мне хорошим одеялом.

Радин вспомнил, что в камере первым делом посмотрел в окно, но увидел только стену и пожарный гидрант. Некоторое время он сидел на бетонной скамье, пытаясь разобрать надписи на стене, потом увидел размашистое nada de nada и стал думать об альпийском отеле «Хирш» возле лыжной станции.

Они с женой приехали туда в марте и большую часть времени проводили в постели, заказывая в номер бесконечные ростбифы и пиво. В начале зимы он начал писать роман, но продвинулся не дальше первой главы, новая жизнь выжимала его досуха, на языке жены это называлось nada de nada, что для русского слуха звучало утешительно.

Кататься Радин не умел, и, когда Урсула вспомнила про лыжи, он быстро нашел ей инструктора, а сам устроился на веранде отеля и заказал цвайгельт, который жена терпеть не могла. Он сидел там на ярком солнце, в новой куртке с меховой подстежкой, окруженный загорелыми, пожилыми людьми, проводящими здесь каждую весну, пил вино и думал, что никогда не напишет чертов роман. Что он пуст, как погребальный холм, который греки воздвигли в честь предателя Миртила, хотя самого Миртила там никогда не было. Холм назывался ужас коней, потому что кони возле него бесились и переставали повиноваться возничему.

Красные ягоды рассыпались по пологому склону для новичков, где-то там жена училась делать поворот быка или тормозить плугом, а Радин думал о своем деде, который водил его на каток и кормил жареным горохом, вынимая его из варежки. Если бы кто-то подошел к его столику и сказал на ухо, что через три года он будет раскрашивать контурные карты в комнате для игр на первом этаже клиники Прошперу, он бы засмеялся ему в лицо. А если бы сказали, что он будет жить в квартире убийцы, спать на его постели и есть его коричневый суп?

* * *

За окном послышались смех и голоса, соседские гости вышли на галерею покурить – запах хорошей еды, травы и одеколона проник через неплотно закрытое окно. Радин захлопнул тетрадь и слез с подоконника. Несколько лет назад он вышел бы на галерею, заговорил бы о погоде, футболе, смене правительства, о чем угодно, лишь бы увидеть лица этих женщин, послушать их смех и, может быть, выкурить с ними пару цигарок. Теперь для этого нужен был тот, второй.

Как там говорил каталонец: в шекспировских пьесах главные роли писались для актера Бёрбеджа, владельца половины театра. Бёрбедж понемногу старел, и вместе с ним старели герои пьес, никаких больше юных веронцев, сплошь пожилые мавры и Просперо. С вашим вторым похожая история, сказал доктор, почему-то указывая пальцем на левый бок Радина, он меняется вместе с вами и однажды состарится!

Спать не хотелось. Радин решил собрать сумку для завтрашнего похода, он положил туда фонарь, острый нож, на тот случай, если картины в рамах, скотч и два мусорных пакета. Потом он лег в постель, надел наушники, чтобы не слышать тягучую музыку за стеной, и стал думать о завтрашнем дне. Куда хозяин дома спрятал холсты? Закопал в саду, сжег в печи, закатал в бетонный блок по примеру Маурицио Каттелана?