Радин

Чего мне хочется, так это встречать Лизу после репетиций, вести ее в чайную и смотреть на ее латунную, тускло сияющую гриву. И говорить ей, что она северный белогрудый воробей. И что хорошо бы нам вместе вернуться домой. Но нет, impossível!

Радин забрался на кошачий диван и взялся за монографию, слушая, как вода поднимается по трубам, их здесь километры, петлистых и ржавых, не дом, а гидравлос, любимый инструмент Нерона. Какими будут холсты под названием «Мост Аррабида»? Если они обнаружатся в мастерской, это будет отличной cadenza для всей истории. Недаром она напоминает классическую фугу, в ней четыре голоса повторяют одну и ту же тему, есть имитация – это я сам! – и есть противосложение.

К вечеру дождь кончился, Радин взял сумку со всей экипировкой и отправился в сторону порта. Ключ от мастерской лежал в кармане плаща, он то и дело дотрагивался до него, будто до больного зуба. Автобусы снова бастовали, возле парка Калем он запрыгнул в медленно ползущий трамвай и проехал несколько остановок до маяка.

Стоило выйти из вагона, как налетел ветер, душный, с глиняной пылью, Радин поднял воротник, но глаза слезились, на зубах заскрипело. Фонари горели только у забегаловки под названием «Бар Рене», где перед входом стоял рассохшийся ялик, набитый землей и засаженный петуниями. В витрине бара медленно вращалась мерцающая бутылка портвейна, ее нутро было малиновым, горячим, и Радин не выдержал. Он вошел, сел возле стойки и заказал стаканчик того, что в окне.

Бармен был лохматым и очень разговорчивым. Через полчаса Радин знал об улице Пепетела все, что о ней можно было узнать. Еще он узнал, что ягоды для портвейна давят голыми ногами и что знатоки пьют его с крепким кофе, а не мешают с газировкой, как деревенщины. После третьей порции бармен предложил ему снять дом через дорогу, сказав, что хозяин внезапно уехал на год, а ключи оставил ему, Рене.

– И дорого просит? – машинально спросил Радин, еще не поняв, о чем идет речь, но чувствуя знакомое покалывание в пальцах.

– Да там же развалюха! Он уехал поспешно, не успел даже объявление дать.

– Это тот, полосатый? – спросил Радин, вертя в пальцах пустой стаканчик.

– Да, где машина ржавая во дворе. Сад там заброшенный, зато вид прямо на реку. Две тыщи в год, не считая воды и электричества!

* * *

Каталонец не удивился, когда Радин пришел в воскресенье, хотя записался на вторник. Он сидел на столе, свесив босые ноги, и ел финики. Белая рубашка доктора была расстегнута.

– Чего стоите? Ложитесь! – Каталонец убрал со стола тарелку с финиками, подошел к раковине, сполоснул рот и показал рукой на лежанку.

– Простите, что я пришел в выходной день, – начал было Радин, снимая ботинки, но из-за ширмы донеслось:

– Полагаю, вы не могли больше терпеть. Ваша проблема похожа на зубную боль, и теперь вам раздуло щеку. Рассказывайте, я слушаю.

– Эта штука во мне набирает все больше силы. Вчера я попал под обычный дождь и потерял контроль на двадцать минут. Очнулся в другом районе с чужой собакой на поводке. Этак я скоро и воды в стакан не налью!

– Ну, вы, положим, не воду наливаете, – весело сказал каталонец.

– И вы туда же. Этих шуток мне на групповой терапии хватает.

– Пьянство вам не помогает, но и не вредит. Это все равно что брызгать водой на раскаленное железо: оно шипит, производит немного окалины, а по сути ничего не меняется. Но давайте к делу. В прошлый раз вы жаловались, что застреваете в моменте решения, попадаете в воронку неуверенности, в этакий персональный Мальстрем.

– Да я зубную щетку не могу выбрать, если их больше одной!

– Едите вы ртом, слушаете ушами, нюхаете носом, верно? А каким местом вы выбираете? Можете его показать?

– Разум? Или интуиция?

– Человек, лишенный разума, может выбрать себе яблоко, если поставить перед ним корзину. Ладно, тогда назовите две важные для вас природные вещи. Только с ходу, не думая.

– Огонь и снег!

– И вы переехали в страну, где снег бывает только в горах? Вы это называете выбором?

– Что же мне из-за снега теперь домой возвращаться?

– Люди возвращаются домой по разным причинам, – хихикнули за ширмой. – Многим просто надоедает говорить на чужом языке.

– Намекаете на то, что у меня заметный акцент?

– Какой вы мнительный. Я намекаю на то, что ваша жизнь похожа на песочные часы: все лучшее в ней всегда оказывается в прошлом, песок пересыпается, а вы цепляетесь за несколько кварцевых крошек, в которых был смысл.

– Но он действительно был! Я писал на всем, что под руку попадется, на обложках журналов, трамвайных билетах, салфетках в ресторане, приходил домой, отяжелевший от мыслей, записок, противоречий. А теперь мне нужна особая тетрадь, особый карандаш, особый свет, и не факт, что я продержусь больше минуты, как тот любовник, что изнемогает, не успев приступить.

– Что за любовник? – оживился каталонец. – Это проекция?

– Это метафора, доктор. Лучше скажите, как мне вернуть музыку, без нее тоскливо.