Радио молчание

Мы с Кэрис возвращались на вечеринку вместе. Было то ли два, то ли три часа ночи. Войдя через калитку на заднем дворе, мы прошли мимо пары человек, которые валялись в траве.

Кэрис весь день была непривычно тихой. Тихой и грустной.

Мы сели на диван в гостиной. В комнате было так темно, что я едва различала лицо Кэрис.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего.

Я решила не давить на нее, но, помолчав немного, Кэрис заговорила:

– Я завидую тебе.

– Что? Почему?

– Как тебе удается просто… скользить по жизни? Друзья, школа, семья… – Она покачала головой. – Как у тебя получается справляться со всем и не лажать?

Я открыла рот, но так и не нашлась, что ответить.

– У тебя намного больше сил, чем ты думаешь, но ты тратишь их впустую, – продолжила Кэрис. – Делаешь, что тебе скажут.

Я по-прежнему не понимала, к чему она клонит, поэтому пробормотала:

– Ты очень странная для пятнадцатилетней девушки.

– Ха. Теперь ты заговорила как взрослая.

– Да это ты вечно ведешь себя так, будто дохрена знаешь о жизни.

– А еще ты материшься, когда напьешься.

– В своей голове я всегда матерюсь.

– У себя в голове мы все на себя не похожи.

– Ты такая…

Внезапно мы оказываемся на лугу за городом. Алед с Дэниелом спят в палатке. Время движется скачками. Как мы сюда попали? Кэрис действительно здесь или мне только кажется? Золотой свет от костра придает ей демонические черты.

– Почему ты такая? – спрашиваю я.

– Я хочу… – Она держит в руке стакан – откуда он взялся? На самом деле все это мне лишь снится. И тогда тоже приснилось. – Просто хочу, чтобы меня кто-нибудь услышал.

Я не помню, когда она ушла и что еще говорила. Помню только, что через две минуты Кэрис встала и сказала:

– Никто меня не слушает.

Гнездо из одеял

Мы лежали на полу в гостиной Аледа. Все-таки ночевка в палатке оказалась плохой идеей – мы замерзли, потом у нас кончилась вода, да и писать в кустах – то еще удовольствие. Так что мы вернулись домой. Я, правда, не знаю, как именно это произошло, но факт остается фактом. Помню только, Алед бормотал, что его мама уехала в гости к родственникам на несколько дней. Я еще подумала: неужели она не хотела быть с сыном в его день рождения?..

Дэниел снова уснул – на этот раз на диване, а мы с Аледом устроились на полу, укрывшись одеялами с головой. Свет в гостиной не горел, и я различала в полумраке только бледные глаза Аледа. Из радионебоскреба доносились тихие аккорды синтирока. У меня сердце сводило от того, как сильно я в тот миг любила Аледа Ласта, хотя понимала, что для нас не существует идеального и социально приемлемого способа жить вместе до самой смерти.

Алед перевернулся и посмотрел на меня.

– Ты часто зависала с Кэрис? – едва слышным шепотом спросил он. – Помимо поездок на поезде.

Так мы впервые заговорили о его сестре.

– Если честно, я бы не назвала нас друзьями, – солгала я. – Мы общались, когда я училась в десятом классе, вот и все.

Алед продолжал смотреть на меня. Я заметила, как у него дернулись брови. Мне хотелось узнать, почему он никогда не садился с сестрой в один вагон. Узнать, говорила ли Кэрис обо мне в то лето, когда нам было по пятнадцать. И что она сказала, вернувшись домой в ту ночь, когда я ее поцеловала. Спросить, неужели она до сих пор злится? Знает ли он, как она кричала на меня после поцелуя? Спросить, ненавидит ли она меня? И как долго будет ненавидеть?

И еще мне очень хотелось спросить Аледа, связывалась ли Кэрис с ним после исчезновения, – но я не могла. Как не могла признаться, что она сбежала из-за меня.

Я хотела рассказать ему, что когда-то была влюблена в его сестру и поцеловала ее, потому что ей было очень грустно. Я отчего-то решила, что поступаю правильно, но ошиблась.

– Знаешь… – Голос Аледа оборвался, и где-то с минуту он молчал. – Мама не говорит мне, где Кэрис. И как она.

– Что? Но почему?

– Не хочет, чтобы мы общались. Мама ее ненавидит. Я серьезно, ненавидит. Вообще ничего общего с родительским разочарованием или неодобрением. Мама вычеркнула ее из своей жизни.

– Это реально… отстойно.

– Ага.

Иногда новые знания – неважно, о Кэрис или о ком-то (или чем-то) другом – обрушиваются на меня с такой силой, что становится тяжело дышать. Каково это – жить с родителями, которых ты не любишь? Или которые не любят тебя? Что чувствуют подростки, сбегающие из дома? Я этого не знаю – и не узнаю никогда. И всегда буду втайне жалеть, что мне это недоступно.

– Думаю, это я виновата, – сказала я.

– В чем?

– В том, что Кэрис сбежала.

Алед нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

Я должна была ему сказать.

– Я поцеловала ее и разрушила нашу дружбу.

Алед изумленно моргнул.

– Что ты сделала?

Я кивнула, подтверждая, что он все правильно расслышал, и шумно выдохнула, как будто вынырнула из глубины.

– Ты не… ты ни в чем не виновата, – наконец сказал Алед. И добавил, прочистив горло: – Абсолютно ни в чем.

В тот миг я ненавидела себя так сильно, что была бы рада провалиться сквозь пол гостиной прямо к ядру земли.

– Но с тобой я дружу не из-за нее, – поспешила заверить я Аледа.