Радио "Москвина"

Конечно, Кассиль этого не заслужил. Да, он был большим функционером в Союзе писателей, блистательным, успешливым, а Генрих — нонконформист, как сказали бы сейчас, его печатали со скрипом. После той выходки вообще стали считать дессидентом и с некоторой опаской поглядывали на его детские стихи.

А стихи-то у Генриха Сапгира — чудесные.

«Погода была ужасная, принцесса была прекрасная», — пели наши друзья- музыканты из «Последнего шанса».

Но книг у него долго не было.

Тогда у Генриха, наверное, родилась эта идея — сонета на рубашке. Если не издают издательства, то взять и самому размножить, напечатать несколько копий на пишущей машинке, как делал его друг Игорь Холин, или фломастером крупными буквами написать свои стихи на белой рубашке — выходишь в такой рубашке на улицу, и прохожие читают твои стихи.

А ты идешь с гордо поднятой головой в толпе, поэт без единой книжки, но зато со стихами на рубашке.

Конечно, в таком виде не попадешь в Союз писателей. Вот и высказал Генрих, прямолинейно, но искренне — что было на душе. Может, они с Игорем Холиным тоже бы согласились поехать бесплатно в Англию или Испанию поболеть за наших спортсменов, а куда их, таких маргиналов, пустят? Только в Московскую область, по линии общества пропаганды, выступать в школах или интернатах.

Так Сапгир и Холин отправились на заработки — читать стихи в школу города Гжель. Им пообещали заплатить по двадцать рублей за выступление. В этот момент оба были на нулях, и это предложение показалось им заманчивым. Рано утром они встретились на вокзале, долго ехали, выступили в школе, дети были в восторге. После концерта завуч пригласила поэтов к себе в кабинет и сказала:

— Огромное вам спасибо за ваши прекрасные стихи. Для ребят это настоящий праздник. Только с деньгами у нас сейчас перебои, поэтому примите от нас в подарок…

И протянула им две авоськи расписной посуды и статуэток.

Вот тут Генрих снова проявил свою неудержимую натуру анархиста — на станции перед электричкой раскокошил об асфальт весь «гонорар» на мелкие голубые кусочки. То же самое сделал и Холин.

«Не знаете Холина, и не советую знать», — грозно писал патриарх литературного андеграунда Игорь Холин.

Я знала его, мы в столовой в Переделкине сидели с ним за одним столом. Я не смела есть, когда он приходил — налысо остриженный, неопределимого возраста (недавно прочитала, что он родился в двадцатом году! И что он ветеран отечественной войны!), под два метра ростом, худой, словно «житель города Кале» Родена, в коротких фетровых валенках и заячьей душегрейке (родне пугачевскому тулупчику). Только глядела на него, разинув рот. И застенчиво предлагала причитавшиеся мне котлеты. Холин их царственно принимал.

Это был один из лучших людей на свете. Его доброта, юмор, абсолютное бесстрашие и абсолютная подлинность вдохновляла любого человека, с которым он считал возможным вступить в разговор.

Собеседников он делил на три категории:

Творческие люди

Те, с которыми есть о чем поговорить

Те, с которыми говорить не о чем.

Из третьей категории, где я по всем приметам должна была очутиться, он переместил меня во вторую исключительно из-за моих родственных связей.

Холин так прямо и заявил, возвращая лучшую мою книгу, отмеченную высокими международными наградами:

— Ох, Марина, какой у вас бытовой язык. Прямо невозможно читать.

Ваше назначение знаете какое? Художника Леню Тишкова беречь.

И с негодованием отверг мою просьбу записать его на радио.

Генриха тоже помню в Переделкине — то ли осень, то ли зима такая теплая, он в светлой куртке распахнутой идет по дорожке на обед из нового корпуса. Вдруг остановился, к дереву прислонился.

И я подумала:

— Ой. Сердце у него, наверно, болит, одышка.

Он постоял и дальше пошел.

Люди небо придумали
Люди солнце придумали
Люди любовь придумали
Люди себя придумали
Иду навстречу небу
Иду навстречу Солнцу
Иду навстречу страху
Иду навстречу смерти

(стихотворение Игоря Холина)

…В тот день мне страшно не везло. Я эти палочки собирала раз восемь. На девятый я снова все собрала, сложила на край доски и пошла искать своих друзей, спрятавшихся на крыше дома. Тут кто-то выбежал и стукнул ногой по доске.

Палочки летят, летят…

И почему-то не падают на землю.

Глава 11 «Во лузях, расцвели цветы лазоревые…»

Столько времени ушло на детство! Три четверти жизни. Каких людей я бы могла записать, если бы, не мешкая, взялась за дело! (Кто-то мне рассказывал, не помню кто, что в свои шесть лет мог толково и аргументированно объяснить, почему Анна Каренина бросилась под поезд.)