Все мы, кто родился после 1965 года, придумывали бессмысленные звукоподражания и детские песенки, слыша машинный, а затем и компьютерный шум, потому что звуки доходили до нас еще в колыбелях. Ровное движение часового механизма мы озвучивали «тик-так», и точно так же нам хотелось слышать язык и песню шумов, компрессоров и стиральных машин, тревожных сирен и предупреждающих колоколов.
Мы слышим послания в современном рафинированном спектре шумов: жужжании микроволновых печей, тихом звоне таймеров и громком – кассовых аппаратов, щебетании сотовых телефонов, попискивании сигналов «пристегните ремни» в машинах и щелчках индикаторов, не говоря уж о разнообразных вежливых звуковых сигналах компьютеров, на которых мы пишем.
Radiohead вплоть до конца девяностых не очень хорошо умели излагать то, что их беспокоит. Хотя они, конечно, пытались это делать. Одна хорошо известная и любимая, но неуклюжая песня повествует о замене природного и домашнего миров пластиковыми копиями (Fake Plastic Trees). Этот рассказ буквально чуть-чуть не дотянул до фолковых клише – чего-то вроде Little Boxes Мальвины Рейнольдс. Единственное его спасение – пожалуй, в наблюдении за эффектом, а не в осуждении ситуации: строчка «It wears you out»
(«Это утомляет») описывает усталость, которую люди чувствуют в компании легко заменимых вещей. The Bends, последний альбом, записанный до их славного периода, обладает этим четким, но неловким пониманием (на что намекает уже название) того, что нас силой тащат через несовместимые атмосферы, заставляя выполнять требования повседневной жизни. Но группа, похоже, еще не знала, что субъективное, симптоматическое описание этих многочисленных контрастирующих состояний души, а не открытые, нарративные жалобы, окажется их истинным талантом.В первом зрелом альбоме, OK Computer
, в песне, где компьютерный голос произносит: «Fitter, happier, more productive» («В лучшей форме, счастливее, производительнее»), заметен определенный риск клише: «Мечта о конформистском самосовершенствовании сделает нас искусственными». Но до странности человеческий характер автоматического голоса спас задуманный эффект. Казалось, что даже автоматы могут соблазниться мечтой об идеале, столь же недостижимой и для них. Соответственно, новая соизмеримость естественного и искусственного – это не просто потеря, она создает новую, гибридную уязвимость, причем в тот момент, когда думаешь, что все должно быть наиболее сурово и непреклонно. Кроме того, в то время группа осваивала игру голосов, переплетение нечеловеческой речи и машинных звуков с причитающим, уязвимым, человечьим пением Тома Йорка.Их музыка началась как гитарный рок, но на альбомах Kid A
и Amnesiac заявили о себе клавишные инструменты. Фортепиано доминировало, гитары звучали подобно органу. Барабаны, измененные и обработанные, заполняли пространства в ритмах, уже заданных ведущими инструментами. Оркестровка прибавила к этому хрупкие пассажи на струнных, синтетический хор, колокольчики, непонятное мерцание и блеющие духовые. Новые песни лишь в рудиментарном смысле слова были построены на куплетно-припевной структуре – они развивались от одного блока музыки к следующему, не возвращаясь назад. И, конечно же – что лучше известно и шире обсуждается, – в новых альбомах группа, уже невероятно популярная и коммерческая, «увлеклась» электронной музыкой. Что именно это означает? В данном случае это не казалось оппортунизмом, желанием следовать нынешней моде; электроника не поглотила их творческие искания полностью, да и выдающимися артистами-электронщиками они не стали. Очень важно понимать, что они не были новаторами, и увлечение их оказалось в лучшем случае половинчатым. Они не были авангардистами.Политическая проблема артистического авангарда, особенно работающего с любой новой изобразительной технологией, состоит в том, что «просто новые» элементы могут быть перепутаны с «революционными» в одном из двух смыслов этого слова, либо с прогрессом в формальной технике, либо с вкладом в социальный катаклизм. Обычно это выгодно для артиста, да и технологии часто кружит голову ее собственное существование.