Radiohead. Present Tense. История группы в хрониках культовых медиа

Событие не то вот-вот произойдет, не то уже произошло, но заблокировано от наших чувств: «Something big is gonna happen/Over my dead body»[62]. Или же напротив, уже невозможно, что оно произойдет, а оно все равно происходит: «I used to think/There is no future left at all/I used to think»[63]. Что-то неправильное случилось с нашим пониманием событий, и эта ошибка возвращается и к самим событиям. Жизнь отражается в образах, в общей среде машинного языка. («Arrest this man/He talks in maths/he buzzes like a fridge/He’s like a detuned radio»[64].) Открылся провал между событием и его изображением, и дамба между техникой и природой прорвалась. Все вышесказанное – это не заявления или мысли об их песнях или даже о текстах, которые в печатном виде выглядят вполне банально; это то, что происходит в песнях. Технические артефакты находятся в музыке, прячутся за нашими губами и выскальзывают, когда мы открываем рот – а в тексты спокойно проникают химические и медицинские термины («полистирол», «миксоматоз», «полиэтилен»).

Кроме искусственного мира, в их песнях есть целая иконография из мрачных детских книжек: болота, реки, животные, ковчеги и весельные лодки, которые плывут по странным дорожкам света к луне. В этих текстах – и в контрапунктирующей им музыке колокольчиков, струнных, колыбельных – открывается давнее личное видение, отчаянное желание найти маленькое, безопасное пространство. Оно обещает убежище, немного покоя, чтобы подумать.

Such a pretty house
and such a pretty garden.
No alarms and no surprises…

[65]

И, хотя песни и пытаются защитить маленького человека, эти усилия соседствуют с грандиозными заявлениями о мощи и насилии, которые подражают голосу высшей власти, которая, должно быть, прячется где-то за нашей полной ужаса современной вселенной и молчит.

This is what you get
when you mess with us

[66].

Дело в том, что неясно, сочувствует нам этот голос или же звучит откуда-то извне – за нас он или против нас.

Задача группы, как я ее понимаю, – попытаться удержать силу воли, спросить, осталась ли хоть какая-нибудь ее часть, за которую вообще стоит держаться, или узнать, куда эта сила пропала.

Том Йорк выглядит так, словно ему грозит гибель, а потом он либо изображает филистимлян, либо, подобно Самсону, готовится разрушить храм вместе с собой. Так что мы слышим измученные и прекрасные уверения, сдержанные, кристальные и деликатные, а потом – грозные осуждения и угрозы титанических разрушений, и в конце концов начинает казаться, словно они отвечают друг другу, словно внешнее насилие затаскивают внутрь:

Breathe, keep breathing.
We hope that you choke,
that you choke

[67].

И каковы последствия? Здесь мы добираемся до самых известных текстов Radiohead, опять-таки банальных при прочтении, а вместе с ними – до самого трудно поддающегося описанию настроения в их музыке. Это настроение передается множеством повторяющихся маленьких фраз, клише, если угодно, в которых слова теряют свой смысл, а потом снова находят его. How to Disappear Completely («Как полностью исчезнуть»), если пытаться выразить это названием песни – ибо кажется, что слова говорят о желании отказаться от самости, достичь ничтожества и небытия:

For a minute there
I lost myself, I lost myself.
I’m not here. This isn’t happening

[68].

Описать состояние человечества в конце девяностых можно было бы примерно так: на рубеже тысячелетий каждый человек сидел в точке сосредоточения выкрикиваемых приказов и воззваний, телевидения, радио, телефона (в том числе мобильного), доски объявлений, экрана в аэропорту, электронной почты, бумажного мусора из почтовых ящиков. Каждый обнаружил, что живет в узле сетки, появившейся без его согласия и соединяющей его с огромным количеством записанных на пленку голосов, письменных сообщений, средств вещания, каналов развлечений и направлений выбора. Это культура широкого вещания – неразборчивого посева, которому достаточно добраться лишь до очень немногих и который сразу покрывал огромные территории нашего сознания. Чтобы получить прибыль, достаточно, чтобы укоренилось всего одно послание из десяти тысяч; соответственно, послания оказались разбросаны везде.