Зато с оружием ближнего боя схватка пошла гораздо веселее. Ударом сабли я отсек руку одной из стриг, потянувшуюся ко мне. Тварь заверещала пуще прежнего. Но тут подоспел Мирча, неведомо каким чудом еще живой. И вонзил стриге в глаз кинжал покойного Слободана.
После такого удара твари ничего не оставалось, кроме как грохнуться на пол и забиться в предсмертных судорогах. Но расслабляться было рано. Уже в следующее мгновение мне пришлось заслонять Мирчу от еще одной стриги, метнувшейся к пареньку.
Эту летучую бестию я обезглавил прямо на подлете. Да сам же и восхитился — такой мастерский у меня вышел удар!
Вообще, оглядываясь по сторонам, я все чаще видел поверженных стриг на полу. А боевых товарищей своих — реже.
Не без радости заметил, как какой-то бугай, размахивая и вращая секирой, словно балаганщик тросточкой, разил вившихся вокруг него крылатых тварей направо и налево. Видел я и Драгана. Как он выпустил одной из стриг кишки, пырнув саблей в живот, а потом разрезав его одним резким движением.
И все-таки этих тварей летучих оставалось еще очень много. Притом, что легкими противниками… сравнительно легкими, как упыри, они не были. И уж точно не помышляли о сдаче.
Вот от следующей стриги Драган отбиться не успел. Не смог даже достойно встретить атаку. Грохнулся на пол, саблю выронив и бранясь как грузчик. Но тут ему на помощь подоспел скромный я. И ударом своей сабли отсек стриге крыло.
Шлепнувшись на пол рядом с Драганом, тварь потянулась было к нему. Но приятель мой сперва оттолкнул ее пинком. Затем выхватил кинжал и вонзил в ладонь твари, снова простершей к нему свои руки с отросшими когтями.
А потом и я, наступив стриге на одно из крыльев, срубил ей саблей голову.
Подошел к Драгану, помогая ему подняться. Подобрав свою саблю, он теперь воинственно озирался в поисках ближайшей противницы.
— Не понял! — вдруг воскликнул Драган, тыча куда-то в сторону рукой, еще сжимавшей окровавленный кинжал. — Чего это… он?
Посмотрел, куда он указывал… и тот же вопрос застыл у меня на губах. В суматохе схватки я едва смог заметить, как Шандор Гайду проскользнул к самому краю зала. К самой стене… точнее, к одной из дверей, ведущих за его пределы.
То, что увиденное мне не понравилось, было еще мягко сказано. Потому что если капитан первым норовит удрать с корабля, терпящего бедствие, значит, скорее всего, это не капитан, а крыса, укравшая капитанскую треуголку, и долго, успешно убеждавшая команду, что она-де тут главная. И даже то, что находимся мы на суше, а корабль — лишь образ, сильно дела не меняло.
— Чего? — отозвался я недовольно. — Думаешь, я сам понимаю, чего?
Не сговариваясь, мы проскользнули через толпу сражающихся людей и стриг, по разу рубанув саблями оказавшихся на пути тварей. И бросились следом за удиравшим предводителем.
Да, немного чести было в том, чтобы бросить собратьев по оружию, да еще в такой тяжелой схватке. Вот только очередной финт Гайду мог поставить под угрозу весь поход. Ведь мало того, что мы оставались без командира. Вдобавок его бегство посеяло новые сомнения. По крайней мере, в моей душе.
Поневоле ведь задумаешься: а где еще наш так называемый предводитель соврал? И что вообще из сказанного им было правдой… ну, кроме того, что есть в Паннонии замок Боркау, он же гнездилище стриг? Те же сокровища, например, которыми он поманил нас, как осла морковкой — они вообще существуют?
Дверь, в которую ускользнул Гайду, выводила на новую лестницу. В этот раз широкую — человека три могли разойтись. Но по-прежнему винтовую. Огромной каменной змеей обвивалась она вокруг зала.
С саблей наголо (опасаясь нападения, не иначе) наш горе-предводитель несся вверх по ступеням. Поднимался, не оглядываясь и топая как целый табун лошадей. Поэтому не видел и не слышал, что за ним следуем мы с Драганом. Тем не менее, осторожности ради, мы предпочитали держать расстояние. Нарочито отставая от Гайду примерно на полвитка лестницы. Впрочем, постепенно сокращая разрыв.
Подъем закончился в круглой комнате где-то близко к вершине донжона замка Боркау, если я правильно понял. Здесь было непривычно светло — благодаря множеству окон, через которые проникал солнечный свет.
Окна были забраны витражами — почти как в церквях. Только изображали витражи, как я заметил, приглядевшись, сплошь отвратительнейших тварей из самой преисподней, на фоне стен адского же пламени.
Преобладали в этих картинах красные тона. Отчего даже свет солнца, проходя через витражи, краснел. И могло показаться, будто вся комната от потолка до пола не то залита кровью, не то соседствует с геенной огненной. Или не просто соседствует.
Едва Гайду, а следом мы оказались в этой «адской» комнате, прямо посреди нее лицом к лицу с нашим предводителем будто из ниоткуда возник еще один человек. В долгополом черном одеянии, похожем не то на рясу монаха, не то на мантию университетского студиозуса.
Человек опирался на здоровенный двуручный меч с широким клинком затейливой формы и рукоятью, украшенной каким-то драгоценным камнем, вроде алмаза. Был бы тут ювелир, может и узнал.