Радость моя, громкоголосая

Нора просто не смогла удержаться и не пойти, когда прилетел вертолёт с тяжело раненным Олегом. Ей было неловко, на неё косились, но, упрямо закусив губу, девушка вместе с другими жителями города с самого утра топталась на небольшой площади у больницы, хмурясь, когда встречалась с направленными на неё любопытными взглядами. Она не подошла к бывшим коллегам, молчаливой плотной группой застывшим по центру площадки. Они были ей не нужны. Ей никто не был нужен. Отныне она одна: работа, небольшая съёмная комната у одинокой пожилой волчицы, скромный ужин, холодная бездушная ночь и опять утро, не сулящее радости. Она не старалась сойтись с кем-то поближе, подружиться, лучше узнать окружающих. Её сердце ожесточилось и замерло, и Нора, как механическая кукла, изо дня в день повторяла назначенный ей ритуал. Лишь иногда мелькала мысль о Софье Гранецкой. Ей была интересна эта человеческая женщина, подчинившая волчью стаю. Но Софья постоянно занята, а уж в связи с ранением Олега она, как говорили, даже дома не появлялась — переехала жить к убитой горем подруге.

Толпа на площади загудела, стала раздаваться по сторонам, освобождая центр. Погружённая в свои мысли, Нора не услышала шума летящего вертолёта и увидела его лишь тогда, когда он стал заходить на посадку. Осторожно опускался, и ей пришло в голову, что экипаж отчётливо понимает, сколь драгоценный и хрупкий груз им доверен. Но толпа, замерев, затаила дыхание, как будто чьё-то неосторожное движение или вздох могли прервать тонкую нить жизни, едва теплившейся в полярном волке.

Она издалека наблюдала, как бывшие коллеги подхватили носилки, поданные им из люка и слаженно, единым плавным бЕгом, торопливо понесли их к широко распахнутым дверям больницы.

Люди перевели дух, заговорили. Какая-то возня и женские крики раздались впереди, и Нора увидела, как бьётся в мощных объятиях Дениса и отчаянно вопит громкоголосая Олегова жена. Она разглядела её заплаканное лицо, некрасиво раскрытый в крике рот. Рядом появилась Софья, с жалостью посмотрела на женщину и что-то сказала Денису. Тот, не мешкая, легко подхватил её, бьющуюся, вопящую, на руки, прижал к груди и чуть не бегом устремился вслед за носилками, которые уже вплывали в темноту приёмного покоя. Двери захлопнулись за вошедшей следом Гранецкой, и народ, переговариваясь, стал расходиться.

Неожиданно для себя Нора поняла, что завидует всем им, пришедшим на площадь встретить Олега, переживающим за его жизнь, сочувствующим его жене. И эта отчаянная крикунья, рыдающая в голос, уверена в их поддержке, в их сострадании и жалости. Её и правда жалели. Нора даже заметила двух волчиц, утирающих слёзы и горестно качающих головами.

Опустив голову и ничего не видя под ногами, девушка медленно брела по аллее, раздумывая о том, что, пожалуй, именно вот в такое тяжёлое время единение Стаи проявляется в полную силу.

Жена Олега Норе не нравилась. Наверно, человеческая женщина действительно красива, как она не раз слышала от мужчин. Но, на взгляд Норы, она была слишком яркой — большеглазой, с пухлыми яркими губами, сияющей фарфоровой кожей, ямочками на локтях и щеках, нежным мягким подбородком и блестящими, отливающими золотом, пушистыми волосами. Да, такие женщины — красотки с кукольным обликом, волчице были неприятны. Но Олег искренне любил её, и с этим ничего не поделать.

Её тронули за локоть, и весёлый голос громко сказал над ухом: — привет, Нора!

Она вырвала руку из чужих пальцев и неприязненно оглянулась: рядом с ней стоял улыбающийся высокий худощавый парень, её ровесник. Обычный сибирский волк, как отметила Нора. Он обнюхивал её — его ноздри незаметно раздувались. Её негодующий взгляд лишь вызвал у него широкую улыбку: — мне нравится, как ты пахнешь!

Та высокомерно оглядела его с головы до ног, сквозь зубы, с издёвкой, процедила: — не пойму, чему ты радуешься? Как я посмотрела, на площади публика прямо-таки чуть не рыдала, а ты вон веселишься.

Парень не обиделся. Продолжая улыбаться, сказал: — меня Алексей зовут. Алёшка, в общем. Я и правда радуюсь, что Олега в Иркутске не оставили, а привезли домой. Уж здесь-то ему не дадут помереть. Вся Стая на уши встанет. Вот посмотришь — ближе к вечеру перед больницей длиннющая очередь будет из желающих сдать для него кровь. — Он вздохнул: — да что там говорить. Я тоже буду стоять в этой очереди. У нас очень дружная Стая, хотя это, вроде, и незаметно. А вот когда приспичит…

Нора скептически скривилась, но душу опять кольнула зависть: — а ко мне-то ты чего прицепился? Кстати, откуда ты меня знаешь?

Парень удивлённо уставился на неё: — ты меня вообще не знаешь, что ли? — Она отрицательно мотнула головой. Он пояснил: — так я в горотдел не раз забегал. Мы с тобой там и встречались. Я же из Софьиной охраны. Она когда-то меня и ещё нескольких от смерти спасла. В смысле, от своего муженька, — он ухмыльнулся. — Мы были молодые, глупые, а Айку плевать: нарушил его запрет — всё, нарушителя убьёт и разбираться не будет. Ну вот, а Софья ему нас не отдала.

— Да знаю я, — наморщила Нора нос, — она мне сама рассказывала.