Он знал, что крупный ученый и известный в городе деятель культуры доктор Мортон Хайленд входит в экзаменационную комиссию. Студенты съезжались со всего континента слушать его лекции по теории литературы и изучать его систему. Ал никогда не испытывал ни малейшего страха перед этим маленьким, пухлым, рыжим человечком с короткими пальцами и большими коричневыми веснушками на лбу — не боялся ни его учености, ни его фальшивой кротости. Но мог ли он знать, что в то утро за завтраком доктор Хайленд съест кусочек перезревшей дыни и этот кусочек даст о себе знать как раз во время защиты.
— Назовите мне дублинскую гостиницу, где работала женщина, которой увлекся Джойс.
Ал вскинул на Хайленда удивленный взгляд: что за мелочной вопрос? В голове было пусто, однако никакой паники он поначалу не ощутил. Он поглядел на четыре тронутые сединой головы перед собой, затем скользнул взглядом по старым твидовым пиджакам и стоптанным ботинкам — отчего это профессора и джазисты вечно ходят в стоптанных ботинках, подивился он, и тут вдруг ему стало холодно и ужасно одиноко. Тишина, ни единого звука, лишь стучит сердце, и голос — совсем не его голос — говорит ему: «Ты ничто, Ал. Ничто».
— Минутку, — буркнул он и вышел из аудитории.
Он подошел к питьевому фонтанчику в коридоре. Его научный руководитель доктор Стил, спокойный, мягкий человек, взявший себе за образец для подражания богословов семнадцатого столетия, подошел к нему и с тревогой спросил:
— Вам плохо, Дилани?
— Нет, доктор Стил, все в порядке, — спокойно ответил Ал. — Просто мне захотелось пить. И я отнюдь не собираюсь обзванивать все дублинские гостиницы.
Он возвратился в аудиторию, улыбнулся доктору Хайленду и ответил на вопрос. Однако теперь, вспоминая о происшедшем, Ал не улыбался. Он был потрясен: тот миг страшного одиночества… Он не узнавал себя. Его чуть шатнуло — мимо спешили на обед студенты, но он лишь смутно чувствовал это движение, не видя их. В южной стороне, над зданием административного центра, сквозь облака пробился солнечный луч и засиявшая под солнцем зелень мокрой травы, отблески мокрых листьев на деревьях вдруг подступили так близко, так больно полоснули по глазам, что Ал вздрогнул. Затем вся картина покачнулась перед ним, и он еле удержался на ногах, ошеломленный, дрожащий. И в следующее же мгновение определил это свое состояние: так бывает, когда надерешься до чертиков. Что-то с ним неладное — это все от нервного перенапряжения и недосыпания: слишком он много занимался. Но в общем-то с ним, Алом Дилани, все в порядке. У него сегодня праздник. И он гордо зашагал по огибающей парк улице к дому на Монтет-стрит, где снимал отличную, большую комнату.
Монтет-стрит — короткий тупик. Несколько старых кирпичных домов отшлифовали песчаной струей, и хозяева стали сдавать дорогие квартиры. Миссис Бёрнсайд, вдова, истратила сотню долларов из полученной после смерти мужа страховки, тоже отшлифовала фасад и в четырех комнатах оборудовала альковы под кухню. Комната Ала на втором этаже выходила окнами на улицу. Заслышав его шаги, миссис Бёрнсайд распахнула дверь своей комнаты. Высокая седеющая блондинка с могучей грудью и заколотым шпильками узлом на затылке. Строгий белый воротничок — женщина-епископ, да и только, первая в истории человечества.
— Ну что, Ал?
— Все в порядке.
— Как всегда, на коне?
— На сей раз — да.
— Значит, все позади?
— Остается книга.
— Я тут кое-что себе сготовила, могу предложить тарелку супа. Принесу вам наверх.
— Что за суп?
— Мой фирменный — луковый.
— Шикарно, — сказал Ал, поднимаясь по лестнице. — Вот это женщина!
Просторная комната сверкала чистотой, на стенах — со вкусом подобранные картины импрессионистов-абстракционистов, книги на полках стоят аккуратными рядами. Его бумаги тоже в аккуратной стопочке на столе. Рухнув в кресло у стола, он тупо глядел на постель, покуда миссис Бёрнсайд не принесла ему суп.
— Чудесно, — сказал он.
Когда она вышла из комнаты, он глотнул супу, но рука не держала ложку. Глаза его снова обратились к постели. В конце концов он с большим трудом поднялся, повалился на постель и в то же мгновение уснул как мертвый. Разбудил его телефонный звонок в прихожей, и Ал сонно поплелся туда.
— Слушаю, — пробормотал он в трубку.
— Вас вызывает Лос-Анджелес. Говорите.
— Да-да?
— Ал? Это ты, Ал? Что-то не твой голос. — Звонил брат Ала — Дейв, который покинул отчий дом, чтобы освоить профессию бармена, а посему был волен ехать, куда ему захочется, и при этом неплохо зарабатывать. — Могу я тебя кое о чем попросить, Ал? — сказал Дейв.
— Конечно, Дейв. А что такое?
— Понимаешь ли, в чем дело…