Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Мне нужен ты, а не этот старикан-антрепренер, — обратился он к Кипу. — Дома у тебя мне сказали, что, наверно, ты здесь.

Кипу не хотелось встречаться со Смайли после его статьи.

— Смайли, а ты, оказывается, паршивое трепло, — сказал Кип.

— Послушай, Кип, прекрати, — шепнул Дженкинс. — Он газетчик и наш друг.

— Может, и так, — ответил Кип, но тут же опять повернулся к Смайли: — А я все же скажу: пакость ты выкинул. Никто не имеет права поганить то, что у человека в душе творится. А ты взял да выпотрошил все мое нутро на первую страницу.

— Сильно ошибаешься, — возразил Смайли, явно желая завоевать уважение Кипа. — После статьи в редакцию посыпались сотни писем. Почитал бы их! Письма от матерей, чьи сыновья сбились с пути и попали за решетку, да и от множества других. Поганить! Боже мой, да ты просто не понимаешь значения моей статьи.

Кип взглянул на Дженкинса, верит ли тот Смайли, и сказал:

— Тут сразу не разберешься. Но если, говоришь, письма…

— Есть кое-что и поважнее.

— Ну, выкладывай.

— Мы собираемся печатать твою биографию. Напишем ее вместе с тобой, а платить тебе будут по двадцать долларов с номера — материала хватит почти на неделю.

— Былое быльем поросло и никому не интересно, — сопротивлялся Кип в надежде, что с ним согласятся, но Дженкинс начал его уговаривать:

— Скажи ему, что подумаешь…

— Ни к чему это все, — отрезал Кип.

— От прессы не скроешься, — заметил Смайли, — почему бы тебе не помочь нам, мы же напечатаем, как ты хочешь?

— Да провались оно все к чертям… — пробурчал Кип.

— Ага, у тебя, значит, особо тяжелый случай… — возмутился Смайли. — Стиву Конику, выходит, легче было?

— Конику? — поспешно переспросил Кип. — А что с ним случилось?

Коник, человек образованный, попавший в тюрьму за подлог, работал с Кипом в тюремной библиотеке, и Кип очень к нему привязался.

— Коник вчера застрелился, — сказал Смайли. — Разве ты не слышал? Выбежал на улицу и пустил себе пулю в грудь: снег под ним был красным от крови. Ему не давали пособия по безработице, оттого что он — досрочно освобожденный на поруки, и на работу не брали — бывший арестант. Жена с детьми и без него жила впроголодь, а тут еще он у них на шее. Так чего же она стоит — честность, джентльмены?

— Он что, насмерть? — спросил Кип.

— А то, думаешь, промазал! — Смайли хмыкнул. — Знаешь, когда я прочитал письма в редакцию про то, что ты значишь для соотечественников, я сказал ребятам: был бы в Комиссии по досрочному освобождению такой парень, как ты, Коник и не подумал бы застрелиться.

— Как я? — с простодушным недоумением спросил Кип.

— Ну, конечно.

— Смеешься… — И он сам засмеялся. Но в глазах его появился блеск.

Смайли напомнил Кипу о мечте, которой он часто тешил себя в тюрьме, — выйти на волю и помогать таким отчаявшимся бедолагам, как Коник.

— А ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы справиться с такой работой лучше тебя? — спросил Смайли. — Разве в тюрьме ты не занимался чем-то в этом роде?

Кип кивнул, готовый, если над ним смеются, сделать вид, что так это и понял. Но, похоже, Смайли говорит всерьез. Ну а Дженкинс явно слушает с интересом. В тюрьме Кип был чем-то вроде связного, посредника между тюремными властями и заключенными, и все ему доверяли. Вспомнились голоса бывших товарищей, тех, кто приходили к нему делиться и малыми и большими бедами. «Я тот кусочек мыла несколько месяцев берег, это для меня очень дорогая вещь…» «Если он не вернет мой гребешок, изувечу. Ты ему скажи, Кип…» Даже надзиратель посылал его поговорить с арестантами, если назревал бунт. В ушах Кипа зазвучали яростные вопли заключенных, лязг металла о железные прутья решеток, грозные окрики охранников. Вот он бежит к надзирателю, просит разрешить ему, посреднику, миротворцу, поговорить с заключенными, потому что ему они доверяют.

— Так сколько мне заплатят за очерки о моей жизни? — с улыбкой спросил он Смайли.

— По двадцать долларов за каждый номер.

— Значит так: деньги за первые три сегодня же отдайте миссис Коник, остальное — в конце недели. На том и договорились.

— Идет, — согласился Смайли. — Принимаемся за работу.