Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

Он быстро убрал газету на книжную полку и подумал, что убирает ее из своих мыслей — как все, чего не хотел вспоминать. И все это исчезало, если только какое-то колдовство вновь его не воскрешало.

Кэрол Финли часто появлялась в самое неожиданное время и не предупреждая заранее — если ей вдруг удавалось освободиться. Ей особенно нравилось завтракать у него: Хорлер подавал им омлет с зеленью, они запивали его белым вином, слушали Моцарта, а потом шли в спальню. Кэрол действительно была больше в его вкусе, чем мисс Медоуз. В мисс Медоуз его привлекала зрелая пышность фигуры. Но Кэрол он сказал:

«У тебя чудесная грудь, старушка. Грудь идеальна по форме и размеру, если ее можно накрыть бокалом для шампанского. Понимаешь? И грудь должна обладать собственной трепетной жизнью».

«Вот как? — сказала она. — Ну, при условии, что я остаюсь самой лучшей… Ты, Айра, признаешь только самое лучшее».

Но в этот вечер, когда он встал с кровати и направился в ванную, она его окликнула:

— Э-эй, коммандер!

Она лежала на боку, уткнув локоть в подушку, подперев подбородок ладонью. Щеки и шея еще сохраняли краску страсти. Обычно она лежала на спине с закрытыми глазами и глубоко дышала. Он всегда вставал сразу — никаких усталых ласковых объятий, никаких разговоров в постели. Но на этот раз, когда он остановился, не утратив достоинства даже при полной наготе, она посмотрела на него беспокойно и растерянно.

— Чем я плоха, Айра? Объясни мне, — сказала она.

— Плоха? Что за вздор!

— Ты очень торопишься уйти. Прямо убегаешь.

— Кэрол, что ты выдумываешь?

— Я прямо слышу, как ты говоришь: «Надеюсь, ты понимаешь, старушка, что лично к тебе это отношения не имеет». — Она пожала плечами. — Собственно говоря, я нравлюсь тебе, Айра?

— Нравишься? Кэрол, ты даешь мне настоящее удовлетворение.

— Но помимо этого… этого удовлетворения?

— Ну… да. Я это обдумаю, Кэрол. — И он улыбнулся.

— А вот я знаю, почему ты мне нравишься, — продолжала она.

— И почему же я тебе нравлюсь?

— Ты чудовище.

— Я?

— Ну конечно, — сказала она, садясь на постели. — Держу пари, на солнце ты не отбрасываешь тени. И я знаю, почему.

— Знаешь? — спросил он, улыбаясь. — Так почему же?

— У тебя нет прошлого, Айра.

— Не говори глупостей, — сказал он с легким раздражением.

— И знаю, что ты очень одинок. Но я ничего не имею против, — добавила она с загадочной улыбкой, словно не сомневалась, что он копил свое одиночество для нее, и ему от этого стало не по себе.

— У меня никогда не было времени на одиночество, — начал он, но она мягко его перебила:

— Айра… я знаю, что твоя жена умерла. Но ты никогда не говоришь о ней. И о своей прежней жизни. Никогда и ничего. Ты ни разу не упомянул про своего сына. Как его зовут, Айра?

— Крис, — сказал он. — Почему же, я готов рассказать тебе про Криса… — Но пока он думал, с чего начать, ему вдруг вспомнилось, как однажды поздно вечером в Сан-Паулу он прощался с задержавшимся у него пожилым управляющим по фамилии Бенсон. Крис, которому тогда только что исполнилось четырнадцать, вышел в холл пожелать ему спокойной ночи. Бенсон как раз надевал пальто и добродушно повернулся к мальчику:

«Ну, Крис, где бы ты хотел учиться дальше?»

А Крис сказал с глубокой серьезностью: «Я хочу поступить в военное училище».

«В военное училище? — с удивлением повторил Бенсон. — В военное училище? Но почему?»

И Крис ответил торжественно: «Потому что мне нужна дисциплина».

«Так-так, — сказал Бенсон и неловко повернулся, а уже уходя, добавил: — „Мне нужна дисциплина“! Странно слышать это от мальчика. Что с ним такое?»

Он как будто снова услышал голос Бенсона. Ему стало больно. Он знал, что Крис теперь бесконечно далек от него, и не понимал, откуда вдруг возникло это мучительное сожаление. Почему? Он беспомощно посмотрел на Кэрол. Ему хотелось подойти к ней, обнять ее, рассказать ей про своего сына, про то, как он тоскует без него. Но он не мог. Все эти годы абсолютной безличности, годы железной выдержки и дисциплины петлей сдавили его горло. И он не мог выговорить этих слов, не мог поднять рук, чтобы обнять ее. Это его испугало. «Почему я такой? Что произошло со мной?» — подумал он в отчаянии. Он опустил голову, увидел свои большие босые ступни и осознал, что стоит голый. И от этого еще более уязвимый.

— Мы поговорим как-нибудь потом, — сказал он отрывисто. — Да-да, как-нибудь потом. — И торопливо закрыл за собой дверь ванной.