Радость наша Сесиль

Прописано: хладность металлов прикладывать к жаркому лбу.
Птенец поедает свой дом – дожевать бы обои,
прогрызть штукатурку туда, где маячит сверхпрочность,
всесилие тела, ведущего жизнь к непомерному счастью.
«Великий Учитель не мог ошибаться» твердят топоры,
в морозную звонкость макаясь, завидуя перьям гусиным,
что тратят чернильное нечто, скрипя по оконным просветам,
сулить письменам упразднение буквы приходит мотив,
его анатомия в целом понятна: скелетным молчаньем
крепчает, но просит: «по небу разбросанный кальций
нелегкими сгустками вспыхнет, лишь сгинет закат —
среди надоедливых реплик встань, человек, подпирая
плечом непосильный закон, тяготеющий к свету…»

«Запрятаны горы – да так, что теряется обыск…»

Запрятаны горы – да так, что теряется обыск,
в жилище входя, обретя человечье обличье: не нам ли
доярка несет молоко, чтоб занять утомленные рты?
Животной едва белизной говорливость залепишь – и сразу
погоня за вдохом высотным нагрянет
как сумма идей на страховочных тросах всеобщей любви,
в кармане махорочной пропастью запах несладкий
зияет – и в пальцы толкает крупинки смягченья:
им хочется с ветром смешаться, с прозрачным простором,
сквозь пламя и вдох выходить в прибылое везде.

«Нарост, что на ветке прибрежного времени сказан…»

Нарост, что на ветке прибрежного времени сказан,
в тебе накопился горчащий сомнением сок, столь желанный
скоплению тли: пусть в погоде кишит кислородная тьма —
ты жаждешь предстать ответвленьем, свою породить
листву для попрания дней фотосинтеза – в этих законах
так ясен обмен, что потребна сердцам хоть какая-то дымка;
любовью не зря учиненный, смеркается полог,
и дышат сквозь марлю, привычную к звону бидона,
молочные струи, берясь ниоткуда, сгущаясь
из отсветов звездных, разбросанных всюду по слову.
Что тело? Всего лишь симптом восхожденья:
настигла душа потайную вершину.

«Застряв меж мирами, услышит зачем человек о себе…»

Застряв меж мирами, услышит зачем человек о себе
протяжное слово, оплетшее тьму проводами:
«Твое безраздельное „я“ на экране, что стоном окрашен,
взялось, посмотри, сопрягаться частями своими,
ты этой подвержен томительной власти, но все же
закончится время спасительным бунтом, нырком ясноглазым:
бесстрастьем промоет вода первозданное зренье
и солью разъест, возжелавшей проникнуть в глубины…»

«Желание, ты – лишь костюм водолазный с неявным запасом…»