Читаем Радость нашего дома. Таганок полностью

А мокрый с головы до ног Вазир, вытащив на берег лодку, занялся своими сапогами. Найти их было нетрудно, так как в том месте, где их засосал ил, было довольно мелко и голенища еще торчали из воды. Вазир выплеснул из них воду и весело сказал:

— Как хорошо вышло, теперь и отцовские сапоги сами по себе помылись, только домой придется идти босиком, не пачкать же опять чистые сапоги!

Якуп все еще неподвижно стоял на прежнем месте.

Вазир подошел к товарищу и, похлопав его по плечу, одобряюще сказал:

— Из тебя выйдет толк. Только пока что хватка не та. А толк выйдет.

— Правда? — обрадовался Якуп.

— «Правда, правда»! — передразнил Вазир. — А когда я говорю пустое?

— Конечно, не говоришь…

— Ну ладно. А теперь что будем делать?

— Не знаю… Надо бы отвести дедушкину лодку па место.

Мальчики снова столкнули лодку в воду.

— Бери весло и греби не спеша, — сказал наставник своему ученику.

Якуп повел лодку вдоль берега. Вазир продолжал давать указания, но и сам Якуп, прошедший боевое крещение, теперь уже уверенней вел лодку; он и не заметил, как проплыл довольно большое расстояние.

Когда они с Вазиром уже привязывали цепь лодки к столбу и вешали замок, откуда ни возьмись появилась мать Якупа. Она начала громко причитать и выкрикивать:

— Ох я несчастная! Этот ребенок бросает меня в огонь и в воду! Дитя мое, ведь ты же стал похож па водяную крысу! Конечно, все это дело рук Вазира! Если сегодня же я не пойду в правление и не пожалуюсь на этого Вазира, пусть имя мое не будет Гульемеш! Ты слышишь меня, Вазир? Зачем ты мучаешь ребенка? Куда ты дел его кепку?

Гульемеш-апай хотела взять сына за руку, но тот резко отстранился.

— Если ты, мама, скажешь еще хоть одно слово Вази-ру, я… я сейчас же сяду на эту лодку и уплыву далеко-далеко! А если я уплыву, то никогда уже не вернусь, так и знай!

Гульемеш-апай бросила уничтожающий взгляд на молчаливо стоящего в стороне Вазира, но повернула свой разговор в другую сторону:

— Ладно, ладно, я ничего не скажу, пусть будет по-твоему, только пойдем домой!

Она снова хотела взять сына за руку.

— Не надо вести меня за руку, — воспротивился мальчик. — Я и сам пойду, только чтоб о Вазире ни одного слова!

— Ладно, ладно! Сказала же, что не буду…

Мать и сын отправились домой. Вазир, держа под мышкой сапоги, остался на берегу озера. Он никуда не спешил, так как давно позабыл о сковородке и о блинах, которые ждут его дома…

ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Дождь лил и лил целый день, но к вечеру перестал. Тучи, которые, казалось, заволокли небо навсегда, за какой-то коротенький миг рассеялись, и ясным голубым небом, только что омытым дождем, снова завладело солнце. И только самые маленькие капельки дождя, словно заблудившиеся где-то наверху, изредка капали на землю. Может быть, эти капельки — дождяные дети, они заигрались на небе и не успели упасть вместе с крупными каплями, ведь, что ни говори, дети есть дети: коль увлекутся игрой, все на свете забывают.

Эти капельки такие теплые, такие ласковые. Если протянуть им руку, они доверчиво усеют твою ладонь мелкими блестками, а если сожмешь вдруг руку, то поспешно убегают между пальцами.

Вот какие шалуны!

— Ага, попалась на удочку — в мою ручку! — кричит Гульнур, глядя на упавшую ей на ладонь капельку. — А почему ты такая тепленькая! Наверное, там, поближе к солнцу, тебе было очень тепло!

Гульнур раскрывает ладонь и, поднимая вверх, зовет к себе в гости другие капельки.

— Падайте, падайте на ладошку! — говорит девочка и смеется.

Она примостилась на бревне возле забора и не обращает никакого внимания на Габдуллу и Айдара, которые молча и сосредоточенно что-то обдумывают, сидя на дру-гом конце бревна. Вид у мальчиков понурый. Что им до того, что малыши со смехом и визгом шлепают по теплым дождевым лужам и ручейкам, что Гульнур без умолку щебечет, собирая в ладонь капельки! У них свои заботы.

— От этого Примерного никакого толку нет, — сказал Айдар, высказывая вслух свои мысли. — Когда не надо, он всегда тут вертится, а когда надо, так и глаз не кажет. Мямля!

Габдулла только плюнул сквозь зубы. Это означало крайнюю степень раздражения.

Но Айдар, помолчав немного, начал снова:

— Наверное, он испугался. А лодка старика самая лучшая, она не пропускает ни капельки воды.

Вдруг Габдулла спросил:

— Ты считаешь меня вожаком?

— Конечно, считаю! — подтвердил Айдар.

— Если считаешь, то сейчас же иди и вызови сюда Примерного!

— Я пойду, но если его мать увидит меня, сразу поднимет шум и ни за что не отпустит Якупа!

Айдар оглянулся па сестренку. Гульнур уже уговаривала прибитую дождем траву выпрямиться и взглянуть на солнышко.

— Сестренка, умница моя, Гульнур, — ласково сказал Айдар. — Ты ведь знаешь, что я поймаю тебе двух птенцов жаворонка.

Гульнур живо подбежала к брату.

— Знаю, но ты их не ловишь.

— Поймаю. Вот увидишь. Я принесу их тогда, когда будет ютово твое красивое красное платье. Ладно?

— Ладно.

Кивнув головой, Гульнур хотела снова усесться на свое место, но брат удержал ее.

— Я сделаю тебе еще и клетку для этих птичек и сам покрашу ее в голубую краску.

— А я насыплю им зерна и покормлю! — оживилась Гульнур.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Зеленое золото
Зеленое золото

Испокон веков природа была врагом человека. Природа скупилась на дары, природа нередко вставала суровым и непреодолимым препятствием на пути человека. Покорить ее, преобразовать соответственно своим желаниям и потребностям всегда стоило человеку огромных сил, но зато, когда это удавалось, в книгу истории вписывались самые зажигательные, самые захватывающие страницы.Эта книга о событиях плана преобразования туликсаареской природы в советской Эстонии начала 50-х годов.Зеленое золото! Разве случайно народ дал лесу такое прекрасное название? Так надо защищать его… Пройдет какое-то время и люди увидят, как весело потечет по новому руслу вода, как станут подсыхать поля и луга, как пышно разрастутся вика и клевер, а каждая картофелина будет вырастать чуть ли не с репу… В какого великана превращается человек! Все хочет покорить, переделать по-своему, чтобы народу жилось лучше…

Освальд Александрович Тооминг

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман