Радость отцовская

Я готова, и нужно идти. Хотелось пройти мимо нее, не глядя, но не было сил. Я не смогла не остановиться, не увидеть тонкое лицо, только во сне по-настоящему детское. Каждая черта — напоминание, мучительное для меня. Странно — я никогда не любила страдать — мелькнула отстраненная мысль. А теперь словно специально усиливаю свою боль, и ничего не могу с этим сделать.

Я все же смогла отойти. С трудом — это было почти физически тяжело — но я вышла в коридор.

Теперь — в класс, к моим драгоценным соученикам. Они никогда не причиняли мне такой боли, но все же я ненавидела их, а не ее. И тем меньше хотелось видеть эти лица. Как хорошо было бы остаться одной. А исчезнуть, полностью, без следа — еще лучше, потому что тогда боль тоже уйдет.

В коридорах попадались ученики, и стоял шум — я задержалась. Хотелось убить всех, кто кричал, говорил, смеялся — сильнее, чем когда — либо прежде, потому что раньше мне не было так плохо.

Класс уже наполовину наполнился. Я действительно сильно опоздала — по собственным меркам. Но теперь это бы неважно. Физическая боль мне не грозила, а справиться с душевной все равно не удалось бы. Не глядя на одноклассников и не вмешиваясь в их слова я прошла к своему месту. Но даже бессмысленный шум и мельком увиденные лица вызывали волны ненависти и боль. Наверное, если бы я могла прямо сейчас их убить, стало бы легче — но нельзя. Даже она не делает ничего подобного при лишних свидетелях.

Я поняла, что уже некоторое время не слышу шума. Это что-то означало… Да, точно, должно быть пришел учитель. Я не пошевелилась, продолжая бессмысленно глядеть в стол. Не было сил на действия, любые.

Но никто не одернул меня. Бессмысленно, не видя ничего, кроме деревянной поверхности парты, и чувствуя только боль и ненависть, я просидела, должно быть, несколько часов. Шум поднимался и вновь стихал, но для меня действительность не менялась.

А потом я резко вскинула голову, словно марионетка в руках неопытного кукловода. Дверь беззвучно открывалась. Наконец, медленное движение завершилось, и она появилась на пороге. В недетской и даже нечеловеческой одежде — естественная, и все же красивая, как одна из еще не нарисованных мною картин, но не живое существо. Теперь все глядели только на нее. Странная девушка за спиной была лишь тенью, и никто не замечал Флеан. Даже я только автоматически отметила ее присутствие, не более, потому что боль снова усилилась. Тяжело было просто смотреть, но и отвернуться было невозможно.

* * *

Церелис

Хорошее пробуждение. Я потерлась щекой о подушку. Что-то приятное случилось? Нужно вспомнить… Я потянулась всем телом, но еще не открыла глаз. Не сон, точнее, не только он — разговор с отцом не был чем-то необычным или новым, хотя и относился к приятным событиям. Вечер? Да, точно, как я могла забыть — Нэйле. Уснула в приподнятом настроении, проснулась тоже, и повод был весьма приятным… Ее боль была красивой и ощущалась просто чудесно. Но часто повторять такое, я, пожалуй, не буду — сегодня ведь уже не хочется, наверное, одного раза хватит надолго. Этим днем я, пожалуй, напротив, обрадую мою игрушку. Известие о смерти семьи должно поднять ей настроение — она ведь так красиво ненавидела своих родственников.

Нэйле очень интересная игрушка, очень. Я довольно улыбнулась и открыла глаза. День начинался хорошо.

Сегодня утренние процедуры заняли чуть больше времени, чем обычно — шнуровка требовала внимания, но все же многоликая быстро с ней справилась. Новая возможность подчеркнуть свое безусловное превосходство над окружающими определенно стоила потерянных минут.

Вскоре я стояла перед дверью, ведущей в комнату для учебы. Легкий толчок, и она начала медленно раскрываться. Я видела, что чувства одноклассников изменились снова — и намеренно привлекала внимание к себе. Нэйле в нем все равно не нуждается. Ей больно, это очень красиво, и направлено на меня — а на одноклассников моя игрушка даже не смотрит. А я должна демонстрировать свое превосходство и вообще развлекаться в меру сил, пока прекрасно получалось. Одноклассники, во всяком случае, переключили свое внимание на меня. Конечно, они не могли понять, насколько низок их статус, но от врагов это бесполезно требовать — главным было то, что они служили развлечением.

Я неторопливо прошла к своему месту. Нэйле смотрела на меня, как зачарованная — да она таковой и была. И глаза у нее красивые, очень. Цвет драгоценного янтаря.

— Доброе утро. — С ней можно было говорить свободно, не подбирая слова — полукровка все прекрасно понимала, несмотря на мое произношение. Просто она очень хотела меня понимать.

— Доброе. — А она еще может иронизировать… Это хорошо, так веселее. Тем более что ирония относилась скорее к ней самой, чем ко мне.