Радости и тяготы личной жизни

Справиться со своими сомнениями Кэсси все еще не могла, но не могла и не признать, что мать права, в кои-то веки. Могущество Кинлэна Гэллахера было безграничным; а кто она такая, чтобы бороться с этим человеком? Уже через пять минут после последнего разговора с Майком Бриджером она предстала перед судом. Судья, как уверял ее Майк, будет снисходителен. Так почему же в его взгляде она не увидела ничего человеческого?

Она стояла у судейского подиума, глядя прямо перед собой, сцепив ледяные руки. Судья нетерпеливо слушал речь адвоката. Мучительная тревога охватила Кэсси. Цвет лица ее был болезненно-серым, плотно сжатые губы побелели, Одежда на ней взмокла.

Наконец, слово взял судья. Сначала Кэсси показалось, что голос его доносится откуда-то издалека, так что она едва понимала его, но наконец смысл дошел до нее, и она содрогнулась, будто ее окатили ледяной водой.

Пять лет работ на отдаленных плантациях? В ужасе Кэсси обернулась к адвокату Бриджеру, глядя на него испуганными, расширенными глазами и ожидая каких-либо объяснений.

Но Майк Бриджер, человек, которому она доверяла, чьему совету – против своей воли – последовала, наконец-то, предстал перед нею в своем истинном виде. Его приятное лицо было невозмутимым, вежливо-равнодушным и отстраненным. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел, оставив Кэсси в одиночестве. И в отчаянии.

На обед опять бобы и рис. Опять. Уже три недели Кэсси содержали в тюрьме графства Гэллахер; теперь она ожидала, когда ее этапируют на исправительные плантации. Неподвижным взглядом смотрела Кэсси на опостылевшую еду.

Вдруг желудок свело судорогой. Ее вырвало.

Боли в животе и тошнота мучали ее уже много дней, и шериф Локли, наконец, сдался и вызвал для Кэсси врача. Она лежала на хлипкой койке, прикрыв рукою глаза от невыносимо яркого солнечного света, лившегося из окна, как вдруг услышала уже знакомый лязг ключей в замке.

Кэсси заскрипела зубами, когда увидела, кто вошел в камеру. Доктор Ральф Уоткинс – местный алкоголик. Лицензии на практику его давно лишили, ни одна больница штата не брала его на работу после фокусов, которые он периодически выкидывал.

Много лет проживая бок о бок с Белл, Кэсси сразу поняла, что он уже нализался: галстук в пятнах, под мышками – потные круги, рубашка мятая, грязная. Покрасневшие глаза слезились, лицо было одутловатым и бледным, а руки, когда он доставал из саквояжа стетоскоп, жутко дрожали. От него просто разило виски.

– Ты, девочка, не вешай носа, – сказал он, сосредоточенно набирая в шприц лекарство из какой-то ампулы, – вот эта лошадиная доза антибиотика в два счета тебя на ноги поставит.

Укол был болезненным, но Кэсси все это стоит потерпеть ради избавления от изнуряющей тошноты. Однако лекарство не помогло. Прошло еще десять дней, состояние Кэсси не улучшилось.

Вновь появился доктор Уоткинс – в этот раз руки его не дрожали, глаза были ясными.

– Черт побери, милая девочка, – протянул он, осмотрев Кэсси, – единственное, что я могу тебе сказать, это то, что быть тебе скоро мамочкой.

Кэсси оцепенела, услышав такой диагноз.

Рорк всегда думал о предохранении. Кроме, пожалуй, первого раза – , там, в штормовом укрытия.

– Да тут хватает и одного раза, – махнул рукой доктор Уоткинс в ответ на сомнения Кэсси.

Однако подсчеты сходились – беременность была уже почти двухмесячной. – А сама-то ты ничего не заподозрила, когда менструация в срок не наступила?

У Кэсси кружилась голова. Она испугалась, что ее вот-вот стошнит.

– У меня всегда был нерегулярный цикл, – сказала она, – задержки бывали, и подолгу, но к беременности это отношения не имело.

– А сейчас – в яблочко. Беременность, – заключил доктор Уоткинс, собирая свой саквояж.

Если для самой Кэсси это стало новостью, то в усадьбе Гэллахеров будто бомба взорвалась.

Реакция последовала немедленно. Судья и адвокат Бриджер проконсультировались, и Кэсси узнала, что решение суда отменяется, ее освобождают из тюрьмы с условием, что она покинет пределы штата.

– Но наш с Рорком ребенок будет первым внуком Кинлэна Гэллахера, – возмутилась Кэсси.

Тогда Майк Бриджер достал из папки стопку бумаг.

– Мистер Гэллахер получил официальные показания от восьми разных мужчин, которые подтверждают, что имели с тобой половые контакты в интересующее нас время.

– Ложь! – лицо Кэсси пылало краской, когда она, перебирая бумаги, увидела фамилии всех парней, с которыми отказывалась ходить на сомнительные вечеринки. – Это мерзкая ложь!

Фигурки те стащил Трейс – чтобы никто не поверил мне, если бы я сообщила об изнасиловании.

Как я сразу не поняла, ругала себя Кэсси, что он обязательно что-нибудь – что угодно! – придумает, лишь бы обезопасить себя.

Бриджер взял из ее трясущихся рук документы и убрал снова в папку.

– Эти заявления даны под присягой.

На адвоката протесты Кэсси не произвели никакого впечатления; она понимала, что игра уже проиграна.

– И тем не менее это ложь, – повторила она.

– Послушай, Кэсси, – сказал Бриджер, – здесь тебе уже рассчитывать не на что. Почему бы не воспользоваться великодушием Гэллахера и не начать где-нибудь новую жизнь?