«Взгляните на этого человка!» Кандидатъ независимыхъ все еще соблюдаетъ. Потому, конечно, что ему нечего отвчать. Вс предъявленныя къ нему обвиненія вполн доказаны и могутъ быть еще и еще разъ подтверждены его собстваннымъ настоящимъ молчаніемъ, такъ что отнын онъ изобличенъ на вки. Независимые! взгляните же на вашего кандидата! Взгляните на этого позорнаго клятвопреступника! На этого Монтанскаго вора! На этого клеветника усопшихъ! Полюбуйтесь вашимъ барахтающимся въ грязи Delirium Tremens! Вашимъ подлымъ взяточникомъ! Вашимъ отвратительнымъ подкупщикомъ правосудія! Разсмотрите, оцните его вполн, и тогда скажите: можете-ли вы подать голоса за такого субъекта, который, благодаря мерзкимъ преступленіямъ, заслужилъ этотъ прискорбный рядъ титуловъ и не осмливается даже открыть ротъ, чтобы опровергнуть хоть одинъ изъ нихъ?!?!
Очевидно, отмалчиваясь, не было никакой возможности развязаться и потому, глубоко удрученный, я ршилъ, наконецъ, «отвтить» на всю эту кучу безпричинныхъ обвиненій и скверной озлобленной лжи. Но не усплъ я еще окончить моего «отвта», какъ на слдующее утро Листокъ преподнесъ новую совсмъ свженькую мерзость, серьезно обвиняя меня въ томъ, будто я сжегъ больницу для умалишенныхъ со всми ея обитателями, потому что она загораживала видъ въ даль изъ моей квартиры. Это повергло меня въ родъ паническаго ужаса. Затмъ появилось обвиненіе, что я отравилъ моего дядю, дабы завладть его имуществомъ, при чемъ предъявлялось энергическое требованіе вскрыть его гробъ. Это довело меня почти до границъ сумасшествія. Когда же, вслдъ за симъ, я былъ обвиненъ, что, какъ попечитель воспитательнаго дома, кормилъ питомцевъ пищей, предварительно разжеванной нсколькими моими беззубыми, дряхлыми и больными родственниками, — у меня подкосились ноги и я потерялъ сознаніе. Въ заключеніе, въ качеств почтеннаго и достойнаго увнчанія всхъ этихъ постыдныхъ нападокъ, воздвигнутыхъ на меня изъ-за партійной ненависти, были откомандированы девять штукъ маленькихъ, еле двигающихся ребятишекъ, всевозможныхъ цвтовъ и оттнковъ, которые, во время одного изъ митинговъ, бросились на ораторскую трибуну и уцпились за мои ноги съ криками: «Папа, папа!»
На этомъ все кончилось. Я опустилъ мой флагъ и сдался. Претензія баллотироваться на губернаторскую должность въ штат Нью-Іоркъ оказалась для меня непосильной; я снялъ свою кандидатуру и съ сердечнымъ прискорбіемъ подписалъ мое заявленіе избирателямъ такъ:
«Преданный вамъ, когда-то порядочный человкъ, а нын — У. К., М. В., П. М., D. Tr., Г. В., и О. П. П. [2] — Маркъ Твэнъ.
1896