Радости Рая

В черной же глубине океанской было тихо — нет, совершенно беззвучно. Звуки суетных скандалов волн с поверхности вод не передавались с легкого воздуха в плотную морскую глубину. Я выбрал с помощью «Генератора Бронски» режим передвижения под водою самый комфортный — не механический, гравитационный, но вполне антигравитационный — метафизический. Пятая Энергия могла перевести меня из атомарно-молекулярного состояния в состояние мечтательное, даже бредовое, когда оказывается возможным осуществление любых, самых сюрреалистических желаний. Я захотел превратиться в героя одного метаромана, который, не выходя из своей московской квартиры, без всяких специальных приспособлений и безо всякого ущерба для своего здоровья запросто прошел пешком по дну Тихого океана от берегов Камчатки до острова Ионы. И, превратившись в этого героя, Акима, я с большим энтузиазмом шагал по гребнистому дну пролива Дрейка в направлении Антарктического полуострова, поминутно оглядываясь окрест и отлично все различая в темноте океанского дна. Пятая Энергия и обычные мои глаза (дальнозоркие, +2,5) обратила в камеры ночного видения, причем такого отличного качества, что я мог обозревать в цвете все самые удивительные гармонии подводной живописи.

Я видел дивный подводный рай своими глазами, которых не было, и поздравил Творца-Художника с его бесподобными сумасшедшими шедеврами — от всего сердца, которого у меня так же не было, как и не было его носителя, ибо тело мое оказалось нарисованным в астрале, и этот рисунок я как раз видел — словно бы со стороны. О, призраки земных человеческих существ, почему вы смотрелись столь бодрыми и уверенными, хотя никаких причин для этого не имелось, — ведь вас могли увидеть только чокнутые или же мертвые призраки, более безнадежная публика, нежели сами чокнутые. Я смотрел во все глаза, которых не было, на всех этих чудотворных, очаровательных призраков, которыми был забит, оказывается, подводный океанический мир под толщею воды в несколько километров. Ох, как тревожно было смотреть на призрак самого себя, столь бодро и уверенно двигавшегося по океаническому дну, — в обстоятельствах такого одиночества и абсолютной изоляции от окружающего мира, каковые споспешествовали бы разве только пути Абсолютно Одинокого Творца среди сонма произведенных его животворящим духом неисчислимых тварей.

В грядущей Антарктиде, на одном из самых великолепных по безжизненности ледяных плато, зыбко белевшем сквозь серую мглу мороза минус 60 градусов по Цельсию, меня ждала пингвиниха по имени Мойе-Пойе, и она только что снесла яйцо, которое должна была передать мне, из лап в лапы, чтобы самой отправиться поскорее к морю, где ждали ее кальмары, рыбы и прозрачные креветки, крили, коими она должна была набивать свою утробу и стать, как пузатая шерстяная бочка.

Я был ее вторым мужем — первый погиб в зубах морского льва во время его собственной Великой Экспедиции Кормления, пока его жена Мойе-Пойе сидела на месте и выращивала в себе яйцо, единственное после единственного супружеского неуклюжего секса — совокупления, что длилось две секунды. Но не успел супруг Мойе-Пойе, императорский пингвин по имени Мыстолом, наглотаться вдоволь кальмаров и креветок, как был атакован из глубин морских морским же львом и смят в его зловонной пасти. А меня, значит, послали заменить Мыстолома для Мойе-Пойе, присвоили мне имя и звание заместителя ее покойного супруга, и я должен был со всей осторожностью принять яйцо с ее лап на свои, ни в коем случае не выронить его на лед хотя бы на пару секунд — иначе погибнет тот, который должен был вылупиться из яйца Анитнегра, — императорский пингвиненок. Итак, я подменил Мойе-Пойе, с великой осторожностью перекатил с ее лап на свои большое яйцо и накрыл его своею брюшною складкой.

Глава 10

Дождь хлестал не сверху, а сбоку, и приходилось все время поворачиваться грудью навстречу холодным струям и опускать голову, дабы переменчивый ветер не забивал их под перья и пух. Так делали все десять тысяч императорских пингвинов колонии безропотно, не глядя друг на друга. Уже пришла весна в Антарктиду, льды айсбергов начали таять, размываться циклонными дождями, море приблизилось к колонии пингвинов километров на пятьдесят, и уже скоро надо было ожидать возвращения пингвиних с зимней путины, где они обязаны были усердно нажираться, чтобы вернуться к мужьям как можно более толстыми, с неохватной талией и раскормленной задницей. Ведь им предстояло заменить мужей, у которых под брюшной складкой сидели маленькие милые пингвинята с глазами-бусинками. Этих пингвинят надо было кормить, чего не могли сделать отцы-пингвины, ибо мы сами просидели на яйцах несколько месяцев зимы совершенно без кормежки! На первых порах мы, отцы-пингвины, еще что-то срыгивали из своих пустых желудков, какие-то жалкие миазмы от той пищи, которую принесли с собой в набитом брюхе к яйценосному сезону, во дни передачи яйца. Но к весне наши пингвинские брюха опустели, голодные пингвинята невыносимо пищали.