Радоваться жизни самой

Девушка, лежавшая на плащ-палатке, которую легко было принять за плед в такой конфигурации, не походила ни на «потеряшек», ни на террористку, ни на русскую. Она вообще ни на кого не походила, просто лежала в стазисе, а камень, помаргивавший на ее груди, казался частью тела. Олег припоминал что-то связанное с «живыми кристаллами», но все никак не мог вспомнить, что это значит. Читал Олег об этом очень давно… Впрочем, периметр был перекрыт, и опасности, на первый взгляд, не было.

— Дождемся старших, они скажут, что это такое, — вздохнул Олег, отправляясь к полевой кухне.

* * *

В гостиной внезапно, испугав Настю, появилась женщина, одетая в традиционные русские одежды светлых оттенков. Ее сила, растекшаяся по дому, буквально придавила Настю и Лару, но потом отступила, будто погладив. Женщина взглянула в глаза Ларе, тяжело вздохнула и двинулась наверх, а девочка, как зачарованная, двинулась следом, но была поймана мамой.

— Лара, что происходит? — нервно спросила Настя, разворачивая дочку к себе.

— Они позвали ее, чтобы она помогла им спасти их, — абсолютно непонятно объяснила Лара, глядя в глаза мамы. Взгляд девочки был устремлен куда-то в бесконечность, она будто бы видела что-то иное, непредставимое, но после того, как Настя прижала дочь к себе, та просто расплакалась.

— Так, — произнесла появившаяся в доме женщина, войдя в комнату, полную волхвов и целителей. — И чего звали?

— Помоги, Ягинична! — воззвали к ней волхвы. — Что-то странное в детях сидит, не дает их души вылечить.

— Конечно, странное, — произнесла названная богиней, водя руками над детьми. — Не думала я, что вновь такое увижу, — она дернула руками, будто вырывая что-то из Гермионы и Гарри. В ее руках появились два шара, мигающих красным. — И откуда это в них?

— А что это, матушка? — поинтересовался Варлаам. — Не видел я такое ни разу.

— Еще бы ты видел, — вздохнула Ягиня, борясь с гневом. — Пойду, мужу покажу. А вы — детей лечите, особенно мальчика, девочка-то справляется, в тепле души своего мальчика, а вот он…

Волхвы и целители поклонились, и женщина исчезла, будто не было ее. Теперь начиналась вполне привычная работа — вылечить исстрадавшиеся души, открыть их теплу, научить жить в мире с собой и не ждать удара в спину каждую минуту. Волхвы творили свой ритуал, а из души Гарри уходила боль. Гермиона тихо всхлипнула, прижимаясь к своему мальчику, ее душа также исцелялась, даря девочке понимание того, что сделал для нее этот мальчик, для которого она стала навсегда смыслом жизни.

Гарри видел во сне добрые улыбки, маму Настю, ощущал магию дома, который теперь его дом, и становился ребенком. Из волос детей уходила седина, но души их уже переплелись, и с этим ничего поделать было нельзя. Однако седина уходила, даря им детство. То детство, которого у обоих никогда не было, полное тепла, материнской ласки и доброты. Уходил из души Гермионы страх наказания, уходил из души Гарри страшный чулан.

Когда Гермиона проснулась, она обняла своего Гарри, сразу же открывшего глаза, но в них не было уже боли и тоски, он был дома, как и она. Они были дома, среди своих, за окном сияло солнце, а рядом с кроватью стояла Настя, смотревшая на них обоих с любовью и нежностью, присущими маме. Гарри улыбнулся. Открыто, ярко, совсем по-детски. Рядом с ним так же ярко, солнечно улыбалась и Гермиона. Прошлое отпустило их, забрав и седину, не присущую детям.

— Ура! — закричала Лара, прыгая в кровать к сестричке и ее Гарри, сразу же обнявшими ее. Они были дома.

А русская богиня в это время демонстрировала могучему Велесу то, что она вынула из двух исстрадавшихся детей. И выражение лица бога трех миров было очень далеко от спокойного. Кому-то предстояло испытать его гнев.

Часть 17

Существо, выглядящее совсем юным Высоким Эльфом, даже, скорее, ребенком, хотя это мог определить только такой же Эльф, понуро стояло посреди огромного пространства. Оно совершенно по-человечески опустило голову, что было для этих существ не характерно. Огромные сияющие шары окружали это существо, отчего ему было явно неуютно. Нарушение такого типа было чем-то чрезвычайным, потому существу дали возможность объясниться [13].

— В детях основной расы мира были обнаружены управляющие контуры, как ты это объяснишь?

— Я играл… — проговорило существо, пусть будет эльф, раз он так выглядит.

— Ты знал, что в этих мирах нельзя играть, — это было не вопросом, а утверждением.

— Ну знал, — эльф продолжал изображать представителя расы существ спорного мира.

— Зачем ты нарушил баланс? — голос, который слышал эльф, был лишен всяких эмоций.

— Мне было интересно, как они забегают, — ответило существо.

— Только то, что ты ребенок, избавляет тебя от немедленного уничтожения, — это был приговор, с которого начиналось наказание. Старшие не умели шутить, а наказание должно соответствовать проступку, потому все его проступки были показаны.