Радуга 1

Т- акие суда строили в восемнадцатом веке в близлежащем городе, в Лодейном Поле, отчего тот и приобрел свое название. На них перевозили в Санкт Петербург мрамор, добываемый где-то севернее, в Рускеалах. Так что необычность этой находки только в том, что спустя почти два века наше северное пресное море — Ладога — отдала свою жертву.

— Ага, в Лодейном Поле, причем все гвозди делали вручную в виде деревянных шипов, обернутых медными пластинами, — прошипел в сторону Шурик. Лена дернула его за рукав, призывая к видимости порядка: пусть телевизионщики работают, им говорить можно все, они ж без мозгов, с них взятки гладки — что написали, то и прокукарекали.

— То челнок печально стонет, — молвит старый Вяйнямёйнен, стоя сбоку этой лодки: «Что ты плачешь, челн дощатый, ты, с уключинами лодка? Иль груба твоя работа, тяжелы крюки для весел?» — дождавшись, когда телевизионщики убегут к своему автобусу греться коньяком, проговорил Шурик.

— Тридцать девятая руна «Калевалы» — произнес сбоку чей-то голос. — Шурик, елы-палы, здорово!

Шурик, сразу заулыбавшись, повернулся: рядом стоял Иван Чеславович Вонславович собственной персоной.

— Иван, коровий сын! — воскликнул он и полез обниматься. — Это же сколько мы не виделись?

— Бездну! — ответил тот. — Целую бездну лет. С самого моего диплома.

Ванька и Шурик когда-то вместе начинали свое обучение в краснознаменном институте. Только в отличие от сотрудника «Дуги» Иван получил свой диплом вовремя, причем почти красного цвета. У него было то ли 2, то ли 3 четверки, но, отказавшись в свое время от работы на кафедре, он потерял возможность отличиться, тем самым, приобщившись к большинству с синими корочками. Впрочем, на цвет диплома внимание никто не обращал, чуть позже вообще на дипломы начали плевать с высокой вышки пошлой быдлятины.

Ваня был невысокого роста крепко сбитый и очень легко улыбающийся. Это качество оказалось решающим, когда в старом добром общежитии на площади Стачек на четвертом этаже в комнате номер 464 на стене появился плакат, где над довольно осклабившейся физиономией Ивана формата поздравительной открытки алела строгая надпись: «Wanted». Под фотографией имелось краткое описание разыскиваемого, причем самое большое внимание уделялось подпольным именам. Добрые друзья написали: «он же Ваньша, он же Ванадий, он же Белый клык, он же Скалозуб, он же ВИЧ и так далее». Каждый считал своим долгом приписать имя. Как-то подсчитали между делом и вышло порядка сорока восьми наименований, потом бумага кончилась. Самое интересное было то, что каким бы погонялом Ивана не называли, вокруг непременно догадывались, что речь идет об этом спокойном белорусском парне, а не о ком-нибудь еще. Особенностью его внешности были зубы, точнее — клыки. Они радостно обнажались из-под верхней губы, едва только Ваня начинал улыбаться. А это дело он очень уважал, за что все уважали его. Клыки были выдающиеся, как вампирские, только нестрашные. Ванька тоже был очень добродушен, но строг по отношению к домашним животным: всяким посторонним общежитским котам, беспризорным мышам и дико гадящим голубям. Больше на их этаже никого не водилось: тараканы вымерли, клопы убежали. Голуби по природной тупости своей продолжали вываливать центнеры гуано на козырек, который как раз опоясывал весь четвертый этаж — окно открыть было невозможно из-за «баррикад» снаружи. Иван, очень одаренный дрессировщик, привез из родных Бычих ненужный школьный гальванический элемент — крутишь за ручку, а с шариков молнии сыплются. Молнии он собирал на молниеотвод, который элегантно выводился на жестяной карниз. Соберутся мерзкие птицы на свою сходку, только начинают речи вести и давить из себя экскременты, а Ваня уже тут как тут: лениво крутанет свою гальванику и за окно посмотрит. Голубиный сходняк в полном составе поражался в самое сердце и падал вниз, прямо на головы озабоченным своими проблемами питерцам. Пришлось провести более десяти сеансов, прежде чем прореженное поголовье пернатых осознало, что дело-то не уха, на карнизе шайтан сидит и валит всех, особенно сизарей. Перестали на карнизе тусоваться. И вовремя, а то уже в общежитие начал наведываться озабоченный падежом птичек участковый милиционер. Делать ему больше, наверно, было нечего, только массовым убийством голубей заниматься. Да и гальванический элемент в школу нужно было возвращать.

Коты, забредавшие на четвертый этаж в тайной надежде обаять какую-нибудь милосердную студенточку и сожрать у нее месячный запас сосисок за один безнадзорный час, пока наивная хозяйка ищет молочко для котика, теряли свою наглую уверенность при встрече с Иваном. Они лихорадочно искали выход и находили его в женском туалете, куда, впрочем, зачастую захаживали и мужички, особенно после пивного давления на организм. Коты почему-то там приживались и выходить отказывались наотрез. Что их там так привлекало — осталось загадкой.