Радуга

Пока его лупцевали, Андрюс молчал, но потом целую неделю бредил по ночам. Мать увидела синие полосы на спине сына и тщетно пыталась дознаться, кто же его так выпорол... Поправившись, Андрюс стал убегать из дому. Его манила голубизна лесных далей и тайная надежда, что там, «за девятью борами», бьет волшебный ключ, напившись из которого, он вдруг станет большим и могучим, как третий брат из сказки. Даже школа ему не помогла. Весь первый класс учительница Кернюте по просьбе матери уводила на переменах Андрюса к себе разглядывать картинки или просила девочек присмотреть за ним. Во втором классе Андрюс ночью, не просыпаясь, стал бегать, кричать, часто падал с кровати. Мать не раз показывала его фельдшеру Аукштуолису, но тот не нашел болезни. Решив, что ребенок захворал от молока той несчастной цыганки, взбудоражившего его кровь, Веруте Валюнене хотела было отвести сына к знахарю. Но к весне богомолки Розочки разнесли весть, что в Кукучяй вот-вот приедет святой босоногий отец Еронимас, одно благословение которого исцеляет все недуги.

2

Было много ветра. Солнце совало из прорех в тучах длинные пальцы, безжалостно рыхля снег. Стая богомолок пришлепала по слякоти на железнодорожную станцию, чтобы встречать святого монаха. Примчался сюда и Андрюс вместе с другими мальчишками Кукучяй. Всем хотелось увидеть, как монах будет месить босыми ногами раскисший снег. Ведь от станции до городка добрый километр. Такое чудо умел сотворить только лесоруб Андрей Мейронас. Когда по весне не на что бывало выпить, он в корчме бился об заклад с мужиками на поллитра, что сходит босиком на станцию. Туда и обратно. И шел. Медленно, нога за ногу. Дети вскачь неслись перед ним, горланя песенку, которую сложил крестник Горбунка Зигмас Кратулис:

Андрей Мейронас —
Силен как бог —
Не любит страшно
Смазных сапог!

Бутылку любит

И свой стакан,
Гулять он может
И бос и пьян!

Неужто и монахи так обнищали, как лесорубы, что должны босиком топать по белу свету?

По правде сказать, детей тут же разочаровала коричневая личность, которую вычихнул вместе с огромным клубом пара поезд. Не то мужик, не то баба. На голове — капюшон. Только кончик носа торчит. Длинного-предлинного носа. А главное — обут! В замечательные сандалии. Дай боже каждому такие... Кобылы настоятеля при виде гостя захрапели и едва не понесли со страху.

Скромничая и боясь повредить своей духовной миссии, монах капуцин отказался садиться в сани. Окруженный богомолками, он пустился к городку пешком. Дети бежали впереди, а батрак настоятеля Адольфас, не смея обгонять святого гостя, шествовал рядом с нарядными санями, крепко натянув вожжи.

На первом же пригорке капуцин остановился и, бормоча что-то, поднял руку. С головы соскользнул капюшон, и ветер вдруг взметнул огромную бороду. Черную-пречерную, как соболья шкура. Господи, какая это была бородища! Раз увидев, жив будешь, не забудешь. Андрюсу показалось, что только из-за этой бородищи, из-за ее сказочного величия, богомолки дружно рухнули на колени и отчаянно закрестились...

На следующее утро Валюнене одела сына и потащила в костел. Народу — не протолкнуться. Ксендзов — что ворон. Полные исповедальни. Полные алтари. Женщины бормочут молитвы, мужчины сдерживают кашель, и взгляды всех устремлены на дверь ризницы... Когда же появится святой? Андрюс, вытянув шею, тоже смотрит вверх, но ничего не видит. Он как на дне колодца.

Наконец-то! По костелу прокатывается шорох и шелест. Людская стена начинает расступаться, и Андрюс видит, как по проходу мчится рысцой монах. Втянув голову в плечи, спрятав руки в широких рукавах рясы, он взбегает по ступенькам амвона и на минуту исчезает. Костел затих. Андрюсу кажется, что все ждут чуда. Все. Не только он. Даже часы, которые, лязгнув ржавым нутром, принялись отбивать время.

— Иисусе! — внезапно взвизгнула женщина, и весь костел замер.

Над амвоном медленно поднимался человеческий череп. Соскользнувший рукав рясы обнажил заросшую черной шерстью руку капуцина. Казалось, что над амвоном встает из могилы покойник. С длинной землистой шеей.

На скамье графов раздался грохот.

— Барышня из Пашвяндре!

— Мартина.

— Господи, в обморок грохнулась...

— Андрюс, закрой глаза, — прошептала Веруте Валюнене и попыталась прикрыть глаза сына ладонью. Но Андрюс оттолкнул руку матери. Он хотел увидеть чернобородого, который наконец появился во весь рост и, все еще держа в руке череп, возопил:

— О, презренные черви земные, вот ваша последняя ухмылка! Еще минута, другая, и не потребны вам будут солнце, цветущие сады, звездные ночи!..

— У-гу-гу! — навзрыд запричитали хористки органиста Кряуняле.