Радуга

Кубарем слетели двойняшки Розочки со стремянки и громко закашляли. А вслед за ними и остальные богомолки, пока викарий Жиндулис, красный будто бурак, не выбежал вон из комнаты.

В доме богомолок началось смятение. Не спустилась ли этой страшной ночью в Кукучяй нечистая сила?

Чем дальше, тем больше усиливалось это подозрение, поскольку слишком уж быстро нагрянула теплынь и коты стали носиться по заборам. Не великий пост стал, а какая-то бесовская пасха. То юный ксендз каждое божье утро с дароносицей, как кот с пузырем, к Кернюте бежит, то Горбунок, этот посланец ада, каждый вечер приходил к выздоравливающим больным Аукштуолиса и, послушав посмертные видения Алексюса, страшную ересь городил, высмеивая бога, церковь и святые таинства, смущая малышей босяков, которых Катиничя уже стала готовить к первой исповеди...

Мало того. Прошел слушок, что в доме Валюнене учреждена гильдия безбожников. Глава и вдохновитель этой гильдии Аукштуолис расхваливает те края, где признают брак без церковного благословения... С которой захотелось, с той, дескать, и сочетайся. Хочешь — надолго, хочешь — на один разочек. Понравится — живи, не понравится — расходись. Воля твоя. Только перед своей совестью отвечаешь.

— Иисусе, Иисусе, будто пташки лесные.

— То-то, ага. Хорошо, что напомнила — птичьим браком называется это распутство.

— Не приведи господи. Полон свет будет ублюдков.

— Ох, ягодка, все теперь с горки катится. В тартарары.

— Помяните мое слово — лопнет терпение у господа бога, встряхнет он мир как следует.

Дурные предчувствия баб еще усилил совместный вещий сон сестер Розочек. Вздремнули они в день сорока мучеников после обеда и увидели, что под облаками летит ангел. В одной руке у него — окрававленный меч, а в другой — длинная труба. Сделал ангел круг над Кукучяй, помахал крыльями сестрам и так грозно задудел в свою трубу, что сестры попадали с кровати. Подползли к запотевшему окошку и увидели в стороне Вильнюса кровавые столпы...

На другой день «радия» Умника Йонаса поймала волну Каунаса с известием, что германец без единого выстрела занял Австрию, а польский солдат Серафин, в одиночку попытавшийся нарушить границу Литвы, был подстрелен нашим полицейским и задержан возле деревни Трасникай.

Вечером, когда в дом Чижаса сбежался сейм босяков-мужиков, чтобы обсудить международное положение и это злосчастное событие, Умнику Йонасу уже было известно, что польский солдат испустил дух. Значит, порохом запахло, кровь кличет кровь...

— Худо наше дело. Раздолбают нас поляки.

— И долбать не придется. Шапками закидают.

— Ни черта. В двадцатом году мы долбали поляка под Ширвинтай.

— Тогда долбали — Вильнюс продолбали, Кратулис. Сейчас будем долбать — независимость продолбаем.

— Да эта наша независимость точно у девки невинность. С одного боку поляк зарится, с другого — германец... Кто первый цапнет, тому и отдадимся. Против ветру не подуешь...

— Да уж. Стоит ли зря кровь проливать.

Оптимистически настроены были лишь кукучяйские шаулисы, которых Чернюс с Мешкяле на всякий пожарный случай призвал с оружием в руках днем и ночью охранять родину. С этой целью малость укрепили шатающуюся каланчу на горке возле школы, составили строгий график дежурства да смены караула. Один шаулис на каланче следил в бинокль за польской стороной, другой — с винтовкой внизу его охранял, а остальные шестеро, дожидаясь своей очереди, углубляли военные познания. С самого утра в доме шаулисов — теория. После обеда, когда Чернюс возвращался из школы, все брали винтовки на плечо и под его командой отправлялись к каланче на маневры: рыли окопы — кто быстрее, швыряли деревянную гранату — кто дальше, кричали ура — кто громче, да шли в смертельную атаку, распугивая кошек и собак городка... И всегда впереди шаулисов был сын старосты Тринкунаса Анастазас. Не зря, ах, не зря господин Чернюс после третьих маневров, положив руку ему на плечо, перед всеми шаулисами и зеваками заявил:

— Будьте спокойны, наша нация малочисленна, но она победит, потому что один Анастазас Тринкунас стоит сотни польских солдат.

— Господин командир, чего же мы ждем? Почему первыми не атакуем поляков? — спросил Анастазас, которого будто на жеребца подняли.

— Терпенья, брат! Наш президент — неглупый старик. Он хочет сперва психическую атаку провести и посмотреть, что из этого выйдет. Голову даю на отсечение — у польского Рыдз-Смиглы уже сейчас полные штаны...

В тот вечер вернувшись в свой дом, шаулисы составили винтовки пирамидкой в коридоре, заперли дверь, повалились в изнеможении на скамьи и принялись толковать, что значат таинственные слова Чернюса — психическая атака. Не найдя ответа, задремали. Один только дежурный Анастазас бродил по комнате и продолжал ломать голову. Может, час, а может, и два ломал, пока наконец, потеряв терпение, не открыл тихонечко дверь и не побежал к Умнику Йонасу. Кто-кто, а Соломон кукучяйских босяков должен разгадать загадку Чернюса.