Радуга — дочь солнца

В полдень через главные ворота в мартеновский цех вошел человек в узком сером сюртуке и фуражке с кокардой. Постукивая изящной тростью, он медленно, иногда останавливаясь и оглядывая все внимательным взглядом, пересек разливочный пролет и поднялся к печам. Здесь он остановился и минут пять стоял неподвижно.

Первым человека в сером сюртуке заметил Афоня Шоров. Он сразу узнал бывшего управляющего и в первое мгновение испуганно поджался, но тут же справился и подозвал подручного:

— Беги за начальником. Видишь, гость пожаловал.

Савелов продолжал стоять, не меняя позы. Человеку, находящемуся в этом конце цеха, прежде всего бросались в глаза потушенные печи с черными глазницами смотровых отверстий. Оживленно было только в конце пролета, у третьей печи. Опытный глаз Савелова сразу определил: готовятся к выпуску плавки. Он сделал несколько шагов и привычно потянулся к карману, где лежала всегда бронзовая рамочка с синим стеклом. Рамочки не было. Савелов огорченно вздохнул. Он чувствовал себя так, как должен был чувствовать капитан, которого списали с корабля из-за непригодности к службе и которому вновь посчастливилось на короткое время увидеть родной корабль.

Опустив голову, Савелов пошел вдоль цеха, но вскоре опять остановился. Напротив две женщины разбирали тонкую кирпичную кладку стены, чтобы свежий воздух свободно проходил в цех. Одна молодая и, видимо, бойкая стояла на лесах и сердито говорила усатому плотнику:

— Видишь, шатается. Жалко тебе лишний гвоздь забить?

— Не хватает гвоздей, — оправдывался плотник.

— Не хватает, — передразнивает молодая. — А вчера у тебя в кармане что за гвозди нашли? Для себя припас?

— Да будет тебе, не унес ведь я их.

— Еще бы унес.

Женщина взяла стопку кирпичей и протянула другой, стоящей внизу.

— Да-с, — протянул Савелов и пошел дальше.

Несмотря на жару, у Ивана были сухие и холодные руки. Временами по спине пробегал лихорадочный озноб. Сказывались бессонные ночи и нервное напряжение. За последнее время он не знал ни одного спокойного дня. И оттого, что на душе было неспокойно, он никак не мог привыкнуть к своему новому положению. Он любил и хорошо знал мартеновскую печь и относился к ней как к живому существу, следуя в этом примеру своего отца. Став заведующим цехом, Иван в первые дни просто не находил себе дела и потому оставался на своем старом рабочем месте. Здесь было привычно и просто. Но вот одно за другим стали поступать распоряжения Делового совета, и Ивану пришлось оставить печь. Будучи от природы человеком сообразительным, он быстро освоился и в короткий срок упорядочил многие дела, связанные с организацией производства. Цех стал работать более уверенно.

Вскоре пришла телеграмма, и уверенность растаяла, как дым. Начались бессонные ночи, неудачи, голодное отчаяние и дырявые стальные листы, ржавеющие на шлаковом отвале. До каких пор это будет продолжаться? Где уверенность, что и эта плавка, за которой он следит, как за больным ребенком, не окажется негодной, как и предыдущие? Кто ответит? Марина? Она охотно бегает из цеха в лабораторию, где бедная Мадлен возится с тонкими пробирками, но знает она еще меньше, чем она. Марина задерживается в лаборатории всего на несколько минут, но они кажутся Ивану вечностью.

Недовольно и глухо гудит печь, сверкающей зыбью переливается жидкая сталь. Как узнать тот сложный и точный рецепт, по которому можно превратить мягкое железо в несокрушимую броню? Может, и впрямь у долговязого Петуха был какой-то таинственный порошок?

Иван оторвался от печи, пошел посмотреть, не идет ли Марина, и встретился с Савеловым. Сзади подбежал запыхавшийся паренек и, прячась за спину Ивана, зашептал:

— Мастер послал, скажи, говорит…

Иван быстро сунул руки в карманы, чтобы не были видны сжавшиеся кулаки.

— Вы, гражданин, к кому? — спросил он с угрозой в голосе.

Савелов вздрогнул и остановился. Он смотрел почему-то мимо Ивана на пышущую огнем мартеновскую печь, и это разозлило Ивана еще больше. Бывший управляющий думал о чем-то своем, и вопрос застал его врасплох.

— Я… Я полагаю, вы поймете…

— Мы все понимаем, — бесцеремонно перебил Иван.

— Тем не менее…

— Мне некогда с вами волыниться. Убирайтесь подобру-поздорову, пока в ЧК не отправил.

Понурившись, Савелов молча поплелся к выходу. Полные плечи его, обтянутые серым сукном, бессильно опустились. Иван шел за ним настороженной походкой, как охотник по свежему следу. Спускаясь по лестнице, Савелов оступился и чуть не выронил трость. Иван вынужден был поддержать его за локоть.

— Сюда! — резко сказал он, показывая на железный мостик.

Савелов посмотрел вниз и осторожно прошел, закрывшись от жара руками. Обогнув поставленные рядами изложницы, они наткнулись на Марью Лучинину. Рядом с ней стоял муж и ухмылялся. Марья ругалась.

— Скоро ты лебедку сделаешь или нет?

— Ломать не надо.

— А ты делай ладом, и не будет ломаться.

У ворот Савелов остановился и в последний раз окинул глазами цех. Он был все таким же, как и десять лет назад, когда Савелов приехал сюда на должность заводского механика.