Радуга — дочь солнца

Мишка ходил именинником и всячески пропагандировал свою «теорию», становящуюся раз от раза все запутаннее, и охотно сообщал каждому, что после войны будет писать на эту тему диссертацию. На курсы зенитчиков он убежал из десятого класса, и среди старых солдат, призванных из запаса, чувствовал себя подкованным на все четыре ноги.

Вера в необыкновенные свойства кролика особенно упрочилась после того, как зенитчики успешно отбили массированный налет на переправу через Березину. Самолеты неожиданно выбросились из-за облаков, но наводчики, прильнув к орудиям, уже ждали их добрых четверть часа. В этом бою расчет Артюхина подбил «Хейнкель-111» и был представлен к награде.

Сам Артюхин, необщительный и молчаливый, со своим скучным морщинистым лицом, выходив кролика, как-то стушевался и отошел на второй план, а славой первооткрывателя целиком пользовался Мишка.

— Теперь уж никаких сомнений быть не может, — разглагольствовал он после боя. — Медали «За отвагу» обеспечены, а сержанту могут и «Славу» третьей степени подкинуть. — Прибавлять «старший» к слову «сержант» он уже считал необязательным. — «Хейнкель» — это вам не «рама». А Дымок до сих пор даже на довольствии не состоит. Но не будь я Сатана, если не выбью ему полный солдатский паек, как только установлю со старшиной дипломатические отношения.

Об удивительном кролике узнали на других батареях и каждое утро звонили капитану Синилину, спрашивая, что показывает «барометр», и просили в случае чего немедленно предупредить. Кролика берегли как зеницу ока, в буквальном смысле сдували с него пылинки и ни на минуту не оставляли без надзора. Все эти меры еще более усилили после того, как Мишка заявил, что на Дымка зарится четвертая батарея и надо ухо держать востро.

Дымок привык к людям, округлился и потяжелел, но так же исправно нес свою службу, хотя налеты теперь случались реже, чем в прошлом году, и по всему было видно, что враг выдыхается.

4

В Восточной Пруссии в часть пришел приказ Ставки о поведении советских войск на немецкой земле. На батарее приказ зачитывал капитан Синилин. Зенитчики выстроились возле командирской землянки и в ожидании команды «смирно» тихонько переговаривались. Несмотря на сырой предвесенний ветер, командир вышел в одной гимнастерке, поблескивающей орденами, и стал читать приказ ровным звучным голосом. Иногда он останавливался, чтобы дать солдатам подумать, и те думали, глядя на разбитую, загроможденную и выщербленную снарядами дорогу, которую саперы только что освободили от мин. Чужая земля была у них под ногами — изрытая окопами и противотанковыми рвами, перегороженная надолбами и колючей проволокой, угрожающая на каждом шагу смертью; и отныне на этой чужой земле к обычным солдатским обязанностям — драться и уничтожать врага — прибавлялись новые, решать которые нужно было не силой оружия, а своей светлой нравственной силой.

Раздельно произнося фразы и останавливаясь, капитан упорно глядел на правый фланг, где неподвижно застыл в строю командир первого орудия. Артюхин стоял чуть подняв подбородок и смотрел прямо перед собой на серое пасмурное небо и, казалось, не слышал ни одного слова приказа, так невыразительно и окаменело было его лицо.

Когда распустили строй, капитан задержал Артюхина и пошел с ним на огневые позиции. Пушка была врыта в землю, хорошо вычищена и замаскирована по всем правилам. Капитан одобрительно оглядел это небольшое образцовое хозяйство и, когда вступили под сень маскировочной сети, спросил:

— Василий Миронович, вам приказ понятен?

— Так точно, товарищ капитан!

— Объясните, как вы поняли приказ?

— Как все, товарищ капитан.

— А именно?

Артюхин вытянулся, словно ожидал приказания, и крепко прижал локтем автомат, который висел у него на правом плече. Глядел он мимо капитана, и лицо его собралось грубыми складками.

— Давайте сядем, — мягко сказал капитан и достал папиросы. — Что же вы молчите?

— Они, товарищ капитан, на нашей земле другие приказы издавали.

— Так то они.

— Вот в том-то и дело. Они, а не другие.

— Может быть, вам еще раз прочитать приказ?

Не отвечая, Артюхин передвинул на живот противогазную сумку и, порывшись в ней, достал свернутую газету.

— Вот здесь вернее сказано, — проговорил он, разворачивая газету и показывая ее капитану. — Солдату это больше по душе.

Капитан взглянул и нахмурился. Ему была знакома эта статья известного писателя, призывающая к священному мщению солдат, вступивших на вражескую землю. В одном месте несколько строк было подчеркнуто химическим карандашом. Капитан успел пробежать их глазами и нахмурился еще больше. Убить немца, кто бы он ни был и где бы ни находился, — этот призыв явно запоздал и выглядел чудовищным в тех условиях, в которых оказались наступающие войска. Толпы беженцев с ручными тележками, детьми и домашним скарбом, спасаясь от ужасов войны, так загромождали дороги, что задерживали движение танковых колонн. Преодолевая страх, люди вылезали из убежищ и собирались у солдатских кухонь с консервными банками в руках в надежде получить остатки пищи.